Нескучный сад
Мое детство прошло, в том числе, и в Нескучном саду. Там со мной, совсем маленькой, гуляла бабушка. Туда я бегала немного повзрослевшей кормить кроликов, потому что их многочисленные клеточки, где они жили, сделанные для ребят, учили нас «ответственности». У меня, как и у других был «свой» кролик, которому по весне доставалось много свежей зелени с лужаек Нескучного сада. По моим детским воспоминаниям этот старинный сад-парк жил своей, какой-то чистой и светлой жизнью. Вообще, не смотря на то, что у власти давно стояла коммунистическая партия, Замоскворечье продолжало частично, как бы по инерции «пребывать» в своей, в чем-то исторически сложившейся, не полностью утраченной в прошлом жизнью. Это была жизнь-тайна. Невидимая особенно снаружи, но впитанная: в древние стены Донского монастыря, его некрополь, в плиты у входа в монастырский Храм. Эта тайна осталась в деревьях, которые помнили времена «Евгения Онегина», в тех тропинках и дорожках Нескучного сада, по которым неспешно шла Великая княгиня Елизавета Федоровна, прогуливаясь под густыми кронами старых деревьев. Это изумительно-красивый Храм Ризоположения, Донская улица, Крымский мост, набережная Москвы-реки. Каждый раз, приезжая на бывшую Калужскую площадь я ищу глазами Храм в честь Иконы Казанской Божией Матери, хотя знаю, что его давно нет, но Москва помнит это место. И, как бы утешая, совсем недалеко за могучей каменной стеной светят купола Храма Иоанна Воина на Якиманке…. Замоскворечье… Для меня – сердце моего детства. Другая Москва, совсем другая Москва…Добрая, уютная, в чем-то купеческая, не чопорная, скорее приветливо-простодушная, гостеприимная и помнящая. Это тот город, где по каким-то причинам не прерывалась связь эпох. Где «помнили» тротуары, стены, мосты, сады, дома… И в который раз я думаю, что сотворить с моим городом то, что сотворили, могли только те, кто никогда не был старым москвичом. Потому как зачем беречь то, что никогда не было твоей «малой родиной»? В Москву приезжали что-то там покорять, как-то там устраиваться, в чем-то там закрепиться. Только не беречь…Получать, а не отдавать.
Сидела на скамеечке возле нашего дома старушка. Интеллигентная такая «бывшая гимназистка», старая москвичка. Даже говор, особенный московский, ее выдавал. Было ей 94 года. Каждого встречала с доброжелательной улыбкой. И вот однажды, присев рядом с ней, чтобы руки отдохнули от тяжелых сумок, я услышала от нее: «Ну что, деточка, к Карасю за рыбкой ездила?» Купец Карасев держал лавку на Тульской улице. Ни его, ни его семейства давно уже не было, а дом – был. Он давно отошел к Райпищеторгу. Но жители продолжали ходить к Карасю… И еще она добавила: «Без боя сдали Москву, хорошо, что я не увижу, что будет дальше…» У меня тогда сердце заныло… Ее уже нет и Москвы той самой тоже…
Но жив еще Нескучный сад. И теперь даже появился журнал «Нескучный сад». В нем прочитала статью, которая, возможно, будет для кого-то актуальна на страстной седмице. И для меня, однозначно, когда горько вздохну у стен древнего Донского монастыря о «моей» старой Москве.
Это небольшие отрывки из статьи, написанной Андреем Фоминым в журнале «Нескучный сад».
Прощение как лекарство
«…прощение — главная форма противостояния злу, которое живет в человеке и разрушает его. В христианстве тема зла связана с первородным грехом — когда человек возжелал присвоить себе право, которое было только у Бога, решать, что есть добро и что зло. Из этого вытекают все остальные следствия, которые и лежат в основе того, что есть обида, зло и прощение.
Один из корней слова «простить» — «просто». Когда мы прощаем, нам становится жить просто. После грехопадения человек утратил простоту, цельность, расщепился на «добро» и «зло», которых возжелал. А состояние расщепления — это постоянный конфликт, немирность, вражда — самого с собой, с другими, с Богом. Первым в истории был конфликт Каина с Авелем. История Каина и Авеля — история развития греха, который лежит в основе обиды. (От себя добавила бы – и зависти) Она также говорит, почему прощение — это выполнение сразу двух главных заповедей: любви к Богу и ближнему: мы не можем без любви к Богу, без принятия Его правил простить ближнего. И мы не можем, сохранив обиду на ближнего, говорить о том, что мы любим Бога. И потому тема прощения — ядро аскетики, потому что, пока сердце человека замутнено обидой, злопамятством, агрессией, бессмысленно говорить о том, что человек может соединиться с Тем, кто его создал.
Осуждение противоположно прощению. Когда человек просит прошения, он просит не суда, не того, чтобы полностью разобрать ситуацию, а признает, что принес боль и сожалеет об этом. И другой, прощая, понимает, что долги могут и остаться, но он тоже не судит. Раньше, прощаясь, говорили не «до свидания», а «прости меня Христа ради» и отвечали: «Бог простит, меня прости Христа ради». Так было не только в монашеской среде, но и среди мирян. «Попрощаться» означало «попросить друг у друга прощения». В чем была его суть: если мы общались, то могли вольно или невольно друг друга обидеть. Психологически это очень верно, потому что прощать легче в самом начале, когда эмоция обиды не превратилась в мысль, не обросла деталями, фантазиями. Так же как и в ответ на какое-то действие против нас — сразу задуматься: а я что делал против других? Эмоция обиды в этой ситуации, подрубленная на корню, ослабевает.
Тьма изгоняется светом, зло изгоняется добротой, и, если не получается простить, позаботиться о человеке, который причинил тебе зло, можно позаботиться о ком-то другом.»
Андрей Фомин
И если подумать и повспоминать – остались еще в Москве «уголки времени». Не вся она утрачена. А уж какой дух в ней будет, зависит от того, кто будет в ней жить и ее сохранять. Это зависит от каждого из нас. Право слово, не хлебом же единым жив человек, есть и другие ценности в жизни.
