Случаи из практики
Был один из тех летних душных вечеров, когда за долгий день асфальт разогрелся почти до температуры плавления и к вечеру, чтобы не дать прохладе утешить измученных москвичей, продолжал, как паровое отопление, отдавать накопленное тепло в воздух. В такие вечера становилось тяжелее, чем днем. Сумерки, опускающиеся на город, марево, духота и усталость не столько от рабочего дня, сколько от необходимости пребывать в этой асфальтовой камере до следующего жаркого дня. Поливальные машины уже начинали свою работу. То там, то тут слегка начинало веять прохладой от разбрызгиваемой воды. Но она высыхала так быстро, что надежды на облегчение от зноя быстро улетучивались. Я шла к остановке трамвая на встречу со своей приятельницей, которая работала в районной поликлинике и заведовала отделением гинекологии. Сегодня у нее была вечерняя смена. Часы показывали половину девятого.
Рита, неся в руке достаточно толстый портфель с бумагами, быстрыми шагами шла на место встречи с другой стороны. Мы уже заметили друг друга.
— Как же здорово, — подумала я в тысяча тридцать первый раз, — иметь такое худенькое тело. И жара не имеет значения.
— Привет, — раздался ее голос, — опять завидуешь моей худобе?
Застигнутая на месте преступления, я виновато улыбнулась. Самое время подумать об адекватности самооценки. Иногда психология начинала меня здорово раздражать.
— Привет, — улыбнулась я примирительно.
— Идем ко мне, чаю попьем, поговорить надо. – Рита не торопилась объяснять причину своего звонка. Он раздался днем, часов около четырех. Я была одна. Предложила поговорить по телефону. Но подруга настаивала на личной встрече. Что могло произойти? Очень спокойная, уверенная в себе молодая женщина, она жила одна в своей двухкомнатной квартире на Чистых прудах, любила свою работу, занималась ей достаточно давно, поэтому ожидать «сюрпризов» было бы опрометчиво. «Похоронив», как она любила говорить, свою первую и последнюю любовь, вся ушла в работу и в науку. За все годы нашего знакомства я не знала более ровно идущего по жизни человека. Она всегда находилась в «повествовательной» форме.
Сидя в ее кухне на широких деревянных лавках, и наслаждаясь чаем со льдом, я подумала о том, что кресла в тропическом климате возможны только при наличии кондиционеров. Почему-то у Риты их не было. Но зато были лавки – деревянные, сосновые, резные, широкие, очень удобные.
— Я решила уйти с работы, — сообщила мне Рита.
Прочитав немой вопрос не только в моих глазах, но и во всей фигуре, она добавила:
— По идейным соображениям.
Иногда люди очень удивляют. Особенно, когда жарко, и особенно, когда мозги претендуют на очередной отпуск, а душа пребывает в безблагодатном расслаблении.
— Знаешь, я даже не нашла себе места. Уйду в «никуда». Потом разберусь.
Ни годовой отчет, которому, конечно еще не время, ни распри в женском коллективе отделения, ни «головомойки» начальства, ни жалобы пациентов никогда не могли вывести ее из состояния равновесия. При любых неприятностях она думала, потом исправляла ситуацию, по-мужски, без истерик, деловито и спокойно.
Следуя своему «внутреннему образу», я приготовилась слушать.
— Не могу больше подписывать документы на аборты, — сказала Рита. Сказала, как отрезала. — Я понимаю, что делала это много лет. Делала. А теперь не могу. Знаешь, я столько времени работаю с женщинами, что успела заметить очень странную тенденцию. Раньше, когда приходили по третьей или четвертой беременности, к матери было какое-то другое отношение. Как к героине, что ли. Сейчас – третий ребенок вызывает нездоровую злость. Представляешь, я не раз была свидетельницей разговора своего молодого интерна о том, что нечего «голытьбу» плодить. Она потом мне сказала:
— Маргарита Сергеевна, в семьях с хорошей генетикой, в семьях с приличными средствами или с хорошим образованием детей всегда один-два. По моему участку плодятся только алкоголики и умалишенные.
«И православные», — подумала я, предвидя ответ интерна, что это, собственно, все из той же оперы.
— У меня стало возникать странное чувство, — продолжила Рита, — что работает какая-то глобальная программа по самоуничтожению. Сами начинают гулять и жить чуть ли не с четырнадцати лет, сами делают аборты, сами уродуют свою женскую физиологию, сами хватают болезни и уничтожают институт материнства, как таковой. Ты знаешь, что сейчас быть девственницей – стыдно? И над девочками-девственницами в школе издеваются? Ты знаешь, что я по пальцам могу посчитать здоровых девочек-подростков? Ты знаешь, что у них чуть не со школы рубцы от воспалительных процессов? И не только от их идиотской моды носить джинсы с заниженной талией, а куртки с завышенной? Я когда вижу эти голые поясницы зимой – знаю: мои пациентки. Но ведь кто-то это внедряет? Ведь кому-то надо, чтобы они болели. Почти у всех ранние инфекции от беспорядочных половых контактов, которые теперь называют «любовью». Слушай, уходит инстинкт самосохранения , который вырабатывался у женщин веками. Ребята истребляют себя спиртным, девочки вседозволенностью. Не могу, понимаешь, не могу ни видеть, ни убеждать.
-А ты пыталась? – Я первый раз видела Риту в таком состоянии.
— А то?! Знаешь, что мне сказала моя сегодняшняя «последняя капля»? «Вы со своей совестью всю жизнь в кабинете просидите, а я из загранки не вылезаю». Девочка из приличной семьи. По рукам пошла с тринадцати лет. Направление сегодня получала на операцию. Одного яичника уже не будет. Да и беременность ей больше не грозит. Пять абортов. Пять, понимаешь? Ей и шестнадцати нет.
В этот вечер Рита говорила много. Казалось, что она рассказывает мне то, что глубоко было запрятано в ее душе за долгие годы работы. И она не понимала, как близка была к правде. К той самой страшной правде, которая уходила глубоко в прошлое нашего чистого и целомудренного народа. Когда кому-то очень резали глаза высокие нравственные ценности православной культуры, когда целомудрие девушки было правилом, и в поведении и в одежде, а, главное, в образе мыслей, направленных к Богу. Когда ей с пеленок внушали, что такое быть женой, матерью, женщиной. Известен факт, что когда гитлеровцы забирали в плен наших девушек, то были поражены одним фактором. В подавляющем большинстве они были девственницы. Можно заморить голодом, можно убивать здоровье, но испоганить глубинную нравственность они смогли только той информационной войной, которую и устроили эти поборники вседозволенности. Если женщина начнет убивать сама себя, ее народ прекратит свое существование без атомных бомб и без затяжных войн. Рита горько рассказывала мне истории болезни молодых девчонок, не сообщая, по правилам врачебной этики, не имен, ни фамилий, ни адресов. Она просила, чтобы я написала об этом. Потому что ЭТО – не просто горе, ЭТО – трагедия нации.
Возвращалась я домой очень поздно. В подъезде стояли два подростка. Девочка и безусый парень. При виде меня они отстранились друг от друга. Целовались. У нас вполне приличный дом. Ребята из нашего подъезда. Оба, покраснев, поздоровались. Мне очень захотелось их обнять и сказать много добрых слов. Не знаю, почему. Может быть, потому что они – это будущее наше завтра? И если оно будет состоять не только из геев, феминисток, наркоманов и алкоголиков, не только из тех, кто деньги сделал своим кумиром, не только из тех, кто убивает тело и вечную душу, то, может быть, мы выживем, как нация? Или те, кому так нужны наши необъятные территории и недра, а, главное, те, кому так мешает наша православная этика, доведут программу тотальной безнравственности до своего логического завершения?
— Я – не из ребра, я – сама по себе, — вспомнились мне слова, сказанные с экрана в одной из популярных телевизионных передач. Их сказала немолодая женщина, с вызовом и гневом. Она считала «неправильным» прославление Царской семьи. Она воевала с теми, кто и отвечать ей не собирался, разбрызгивая глубинное внутреннее неудовольствие жизнью, в том числе, и на всех «бабушек», которые в нашей Церкви ведут себя «не так». Она измучила себя внутренним немирством, выдавая его за «праведный гнев». Но, как мне кажется, так и не поняла, что тот образ женщины, за который она так сражается, с мечом в руке, рано или поздно отрубит сук, на котором эта женщина и сидит. А есть ли у нее дочь? Можно стать высоким интеллектуалом, можно завоевать тотальную популярность, можно прославиться внешней красотой, можно к своим ногам уложить очень многое на этой планете можно даже под маской «праведного гнева» защищать сомнительные нравственные ценности…. Но ведь Господь сказал: «По плодам их узнаете их». А главный плод – сокровенное сердце человека, сердцевина его души, прекраснее которой нет ничего ни на земле ни на небе. Темная болотная вода и белая лилия на ней…. Девушки, милые, не все кончается здесь, на земле, не все блага следует оценивать в денежном эквиваленте. Как сказал один батюшка – вера православная, прекрасная, как океан, и психология, насаждаемая вседозволенностью, как маленькая и грязная лужа. Не дадим себя обманывать, защитим наших будущих детей от вечной смерти.
