Посеем семена добра…

Это блог о том, как остаться человеком в наше непростое время…

Из тетради в сером коленкоре

Написано в рубрике: На вольную тему — ilariya 11:04 дп в Суббота, 25 апреля, 2020

   — Бабушка, а это правда, что  без американцев  мы  бы никогда  не победили немцев в войне?

Звонкий голос внучки, которая пришла из школы, всколыхнул тишину дома.

   — А  откуда эта  информация?

   — На факультативе нам показали фильм о геройстве американских ВВС.  Там еще было  про тушенку, которая спасла всех русских от голодной смерти. Я тоже очень голодная, ты будешь меня спасать?

   — Мой руки, Асенька, и садись к столу.

Я почувствовала, что не готова к  беседе  на эту тему. Мне казалось  неверным обсуждать  такой серьезный вопрос  торопливо, как бы мимоходом, словно это был разговор о  прогулке в парке. Но с другой стороны, не зря же внучка его затеяла именно сейчас. Значит, что-то отозвалось в ее душе на этот  фильм.

   — Мы проходим  про то, как выстраивались сражения. Кто каким фронтом командовал. Помнишь, еще тетя Галя говорила, чем отличается генерал от полковника?

   — Нет, не помню.

   — Генерал сберегает армию и  мыслит  масштабно, а полковник бережет каждого солдата и думает  ограниченно. Поэтому не все полковники становятся генералами.

   — Асенька, мне кажется, что ты не совсем верно поняла слова тети Гали.  За любой стратегией  стоят живые люди.

   — Ну, да, нам говорили о роли личности в истории.

   Я погладила внучку по голове. И, правда,  как объяснить ребенку,  что такое  война?  Как рассказать о трагедиях, если в ее лексиконе и слова-то такого нет? Как передать ей понимание того, что не  только планы сражений  помогали побеждать  в те далекие годы.   Что сила духа  —  главная особенность русских? И не важно, к какой национальности принадлежал тогда  каждый из солдат. Они все были  – русский народ, который сражался с фашизмом, не думая о своем, частном, а только ища благого для всех. И как ей объяснить, что этот  мощный дух есть и  в  ней?

   — Знаешь, я поищу  рассказ своей мамы. И мы его вместе почитаем. Я ведь тоже родилась  после войны. А твоя прабабушка, ей тогда одиннадцать лет исполнилось, как раз все это  застала, а когда выросла, записала.

   — Классно. Теперь понятно, почему ты мне говорила дневник вести. Это чтобы потом мои внуки про наше время читали, да?

   — Почему бы и нет? Письма и дневники реально оживляют историю. Знаешь, из них можно узнать не меньше, а, иногда, и больше, чем из учебника. Вы на факультативе по истории читаете письма и дневники?

   — Не-а.

   — Жаль.



   Она  проснулась в полной темноте. Высунула голову из кучи тряпья и потянула носом холодный, нежилой воздух. Буржуйка давно погасла и остыла.  Плотные шторы – светомаскировка — удлиняли  ночь.  Но  она  знала, что за ними сейчас  не было ни солнца, ни дня. Та же темнота.  И мертвые дома без окон.  Где-то в животе опять завозился   страх,  который обычно   выныривал  по ночам.  Сонечка знала – это от того, что  каждый остается один на один  с войной и не может знать:  наступит  для него утро или нет. Она еще не умела пожалеть себя и  поплакать над тем, как ей плохо, потому что    была маленькой, одиннадцатилетней девочкой.  Она  плакала только тогда, когда было больно или обидно. И еще когда ничего не получалось.  Папа был на фронте, а мама –  лежала в больнице.  Девочка  жила одна, караулила квартиру, мучилась от постоянного голода и никак не могла согреться. Вот и сейчас, разжигая огонь в буржуйке, она с наслаждением  думала о том,  что когда-нибудь  кончится война.  Отец  вернется с фронта, а маму, наконец, навсегда вылечит добрый доктор Семенов.  И тогда она  попросит  родителей сшить ей фартучек с большими карманами. Потом она насушит много-премного  сухариков, посыплет  их солью, и  всегда станет носить  с собой.   Сонечка улыбнулась, представляя огромные, раздутые от вкусной еды карманы.  Вот жизнь настанет!
   Повозилась немного,  пытаясь  прибрать рукотворный  «шалаш», выстроенный на родительской кровати,  из всего тряпичного, что нашла в доме. Спала девочка в ватнике и  валенках.  Голову  заматывала старым маминым платком, поверх которого  надевала отцовскую ушанку.  И все равно  не могла согреться.  Ну, ничего, сейчас она  разойдется, протопит печку, заварит чай из морковки  и станет веселее.
   Она подошла к окну и, слегка приоткрыв краешек занавески, посмотрела на  улицу.  Небо начинало светлеть.  Звезды гасли. На  крыше соседнего двухэтажного дома стояли две зенитки.  Сонечка здоровалась с ними каждое утро. Она верила в то, что пока эти орудия стоят на крыше соседнего дома, ей бояться нечего.  Они ее защищают всегда и особенно, когда она спит. Две девушки в ватниках, туго перетянутых кожаными ремнями по талии, охраняли  орудия.  Их звали Люба и Лейла. Однажды Сонечка дежурила с ними на крыше  во время налетов. В ту ночь они  «воевали» с   немецкими  фугасками.  Было страшно, как никогда в жизни.
   Растопив буржуйку, девочка набрала снега с кухонного подоконника. Окно  было разбито еще в прошлую бомбежку. И заклейки не помогли.  Поставила чайник на ржавый покрасневший круг и села у печки. Уже можно было снять варежки. Нос отогрелся, и бледное худенькое личико слегка порозовело от тепла живого огня.  Она протянула руку в свой «шалаш» и отыскала под подушкой маленький кусочек хлеба. Вспомнила, как  вчера ходила навещать маму в больницу. И та собрала ей еды от своих скудных обедов. И строго наказала — не кушать все сразу. Но голод терзал так сильно, так мучительно, что выйдя из больницы, Сонечка здесь же, у подъезда  жадно съела все, что та  для нее припрятала  в небольшой пакетик.

   — И почему я тебя не послушала, мамочка?

Когда говоришь вслух, кажется, что ты уже ни одна, а есть кто-то в другой комнате. Просто он туда вышел ненадолго.

  — Вот, если бы я выполнила твой наказ, то у меня была бы картофелина и  кусок хлеба. Целый пир! Как же я проживу без карточки? Что же теперь со мной будет?

Она горько  вздохнула.  Карточка пропала. Соседка пришла и сказала, что отоварит ее, пока  Сонечка  будет в школе.  Больше не было ни карточки, ни соседки. Кто считал —  украла. Но девочка говорила, что тетя Маша попала под бомбежку. Зачем  плохо  думать о человеке?
   Съела свой скудный завтрак. И выпила целую кружку чая. Живот согрелся, и  стало веселее. Она взяла коричневый, потертый по углам, портфель  и пошла в школу.
    На улице светало. Из серого мрака, выползая  над крышами невысоких домов, показался край  желто-багрового солнца.  Девочка  помнила  его именно таким, когда отец катал ее на санках в прошлом  году.  Тогда тоже зима лютовала. Но почему-то  Сонечка   не промерзала до костей, как теперь.   
   Тульская улица еще с прошлой недели была перекрыта мешками с песком, как  стеной. А  за ней полосой возвышались противотанковые ежи.

   — Эй! – раздалось сверху.

Девочка запрокинула голову. С крыши  двухэтажного дома, на котором стояли зенитки, ей улыбалась Лейла.

   — Лови!

Прямо к ногам на белый снег  оранжевым мячиком упал  мандарин.  Сонечка остановилась,  растерявшись от неожиданности,  потом  резко нагнулась, выхватила его из  мокрого белого плена, отерла варежкой и спрятала за пазуху.

   — Спасибо!  Большое-пребольшое как этот дом!

Голос девочки звенел. В нем была и радость измученного  голодом ребенка, и благодарность, и удивление.
Девушки сверху рассмеялись:

   — Ешь на здоровье!

   Сонечка прошла через двор, села на лавочку перед старым полуразвалившимся  бараком и очистила мандарин от ароматной кожицы.  Запахло  миром: елкой, домом, праздником. Теперь можно заваривать чай с корочкой!  Она разбогатела.  Какая же неожиданная радость!
   Съев мандарин,  она пошла дальше. К школе подтягивались ребята. На входе стоял их классный руководитель:

   — Так.  Все, кто из пятого «А», подходим ко мне, остальные – на занятия.  Мы сегодня с вами будем пилить и колоть дрова. Дежурим. А завтра —   другой класс.  Портфели берем  с  собой.

Дети   дружной стайкой прошли переулками к Донской улице. Там  во дворе лежали  разломанные бревна от разбомбленного дома.  Их выделили школе на отопление.

   — Ребята, разбиваемся на пары. Одни пилят, другие подносят. Третьи складывают на санки готовые  дрова и везут в школу.  Колоть буду я сам.

Работа началась. Голодные дети, учитель  после тяжелого ранения, мороз под тридцать градусов, война…
   В перерыве  Борис Иванович подозвал Сонечку:

   — Директор школы договорился, что этот месяц тебя один раз в день будут кормить в  заводской столовой. А со следующего — дадут новую карточку. Никому больше ее не отдавай, береги, как зеницу ока, слышишь? Во второй раз  у нас не  получиться тебе помочь. А сегодня – на, возьми.
   Учитель протянул ей сверток:

   — Съешь дома.

   — Спасибо, а у вас есть еда?

Борис  Иванович  устало улыбнулся:

   — А то, как же?

Девочка бережно положила эту особую  драгоценность в портфель.
   В четыре часа темнело, и детей отпустили по домам.  Сонечка  торопилась  уйти с улицы. Ей было страшно. Добежав до дома, она столкнулась у подъезда с дедушкой, который приходил ее навещать раз в неделю.

   — Дедушка, — девочка обняла любимого,  глубоко пожилого человека.

   — Здравствуй, деточка. Жива, здорова, вот и славно. Вот и хорошо. Двое нас с тобой осталось – караульщиков.  Вернутся родители, а мы для них целые две квартиры сберегли. Если одну разбомбят, то другая останется.

Сонечка слышала, что дедушка говорил «с одышкой».

   — А ты опять шел пешком  через всю Москву?

   — Это не беда. Зато мы с тобой увиделись. Сейчас немного отдохну и тебе поиграю.

Они поднялись на второй этаж  по серой мраморной лестнице.  Прошли в комнату и  Иван Васильевич сразу же опустился в кресло.

   — Дедушка, ты устал очень, я же вижу.

   — Это ничего, пройдет, а музыка  с нами останется. На вот тебе, возьми.

Сонечка  взяла маленький сверток и стала разворачивать его на столе.  В нем было три картошки, морковка и луковица. Девочка  засияла  от радости:

   — Дедушка, ты пока отдохни, а я суп  сварю.

Весело затрещали поленца в буржуйке. Она поставила кастрюльку  со снегом и стала чистить овощи.

   — Ты, Сонечка, истопи печь, от буржуйки толку мало. Дров съест много, а остынет быстро.

   — Так газ же не подают.  А сготовить на большой печке нельзя, там плиты нет. Это мне сколько же дров понадобиться сразу на обе?

Девочка, со взрослой серьезностью, объясняла дедушке свой режим экономии.
   Через час они сели за стол  —  пировать. В кастрюльке дымился   картофельный супчик. А из кулька, который передал учитель, выложились на тарелку и красовались четыре  блина «в дырку» из ржаной муки и  помятый  соленый огурец.

    — Ты суп-то оставь на завтра, поставь на холод  в кухню.

    — Нет, в кухню нельзя, там окно выбито, крысы с чердака попортят.

    — Сейчас поедим и  что-нибудь придумаем.

   После обеда дедушка пошел в кухню, отодрал фанеру от  задней стенки столика, на котором мама готовила еду,  и забил  ею наполовину  разбитое окно. Вернувшись в комнату, он сел за пианино.  Сонечка, сытая и отогревшаяся, примостилась рядом.
   Сквозь ночь и страх,  холод и боль войны  полилась музыка Грига, волшебная, сказочная, волнующая сердце светлой  и всепобеждающей   красотой. Девочка слушала, затаив дыхание. Вместе с этой музыкой в ее душу вливались  вера и надежда на то, что все будет хорошо, нужно лишь немного потерпеть, подождать. Большая седая голова с густой шевелюрой склонилась над клавишами, и ей казалось, что это сам Бетховен пришел к ней в гости.
   Зловещий вой сирены оборвал нежную и возвышенную «Песню Сольвейг». Дедушка вскочил и стал быстро  собираться.  Сонечка  схватила драгоценную сумочку с метриками и документами, и они побежали  прятаться.  По небу  метались прожекторы.  Она  увидела, как Лейла и Люба  готовились защищать город — сбивать самолеты.  Дедушка с  девочкой  торопились в бомбоубежище.
   Когда после налета все выбрались наружу, была глубокая ночь.  Люди не могли узнать своей улицы. На месте двухэтажного дома, где стояли зенитки, зияла черная воронка. Половины крыши с дома, в котором жила Сонечка, снесло ударной волной, и снег засыпал  комнату, где на столе осталась сиротливо стоять кастрюлька с жидким  картофельным супчиком…

   — Дедушка, а как же Лейла и Люба?

Девочка пыталась понять, что же произошло…
Он прижал ее голову  к заснеженному пальто, руки дрожали.
Сонечка  горько заплакала  от страха перед этим  взрослым, безжалостным, страшным миром…
А впереди было еще четыре года войны…


   Ася тихо слушала, вытирая слезы, которые катились и никак не останавливались. Ей так жалко было маленькую  Сонечку – свою прабабушку и добрых девушек-зенитчиц,  больного учителя и голодных детей…  Дедушку,  про которого ей и раньше рассказывала мама. Он был известным музыкантом того страшного времени, которое  называют – война. Неужели все это когда-то было?  По-настоящему? 
   — Знаешь что, бабушка,  дай мне, пожалуйста, этот  дневник. Я хочу знать, что там еще написано.
   — Возьми, — бабушка протянула ей тетрадь в сером коленкоре.

© Copyright: Эва Гринн, 2014
Свидетельство о публикации №214021301149

Господь меня не слушает

Написано в рубрике: Душа с душою говорит... — ilariya 7:48 пп в Пятница, 24 апреля, 2020

   Наталья была женщиной доброй, но избыточно образованной. Не вспомню сейчас, но, кажется, доктором каких-то технических наук. Или профессором?  Мешало ей это в духовной жизни.  На все у нее ответы были из прочитанных книг. О чем ни  начни говорить, она цитатами так и осыпает.   Однажды я стала свидетельницей её разговора с  батюшкой. Жаловалась Наталья  на своего сына, что, мол, не внимателен к ней,  не заботлив, что так и норовит из дома сбежать поскорее. Что она ему всю себя отдала, ночей не досыпала… Короче говоря, все по списку  известных претензий. Я слушала ее и думала: «Чудеса… Ведь это же её сын, не приемный, кровный. Она сама его воспитывала, никому не передоверяла, по друзьям не бегала, дома была. Отчего же теперь ей не подходит то, что она сама же и взрастила?»
 
   — Молюсь и молюсь, батюшка, а Господь меня  не слушает, — говорила Наталья обиженно.

   — А ты о чем молишься-то? – Спросил её отец архимандрит.

   — Как о чем? Чтобы сын мать уважал, чтобы мне утешением был.

   — Вот тебе и раз, — улыбнулся батюшка, — это, мать, получается, что у тебя уже трое виноваты?

Наталья вытаращила глаза так сильно, что я сжала губы, чтобы спрятать улыбку.
 
   — Как трое? Кто трое?

   — Во-первых, Господь, который не выполняет то, в чем ты его обязываешь, во-вторых, твой сын, который вырос эгоистом, а в-третьих, я.

   — А вы-то в чем, батюшка? – Наталья растерянно шмыгнула носом.

   — Так ведь ты же поняла, что и я не на твоей стороне. От осинки не родятся апельсинки. Пока не поздно с себя начни перемены в жизни. Глядишь, и сын мягче станет и Господь увидит, что себя менять стараешься. А я, уж, у Него на послушании. Если Господа порадуешь, так меня, слугу Его,   и подавно.
 

© Copyright: Эва Гринн, 2020

Пасхальная ночь

Написано в рубрике: Поэзия — ilariya 2:40 пп в Пятница, 24 апреля, 2020


Мир стих… Беззвучие мгновенья…
Безмолвье сохраняет глубину…
Потом, чуть слышно и благоговейно,
хор Ангельский разбудит тишину,
как шорох листьев, дуновенья шепот…
Прошенье кроткое о милости для всех:
виновных нет, есть странники на тропах
и «Ангели поют на Небесех»…
И сердцу возвращенного творенья –
минута торжества! Ответ с Небес:
Искуплены! Со Мною в Воскресении!
Христос воскрес! Воистину Воскрес!

Стоим пред алтарем – живые свечи,
совсем младенцы… Робко и убого,
сердца слагаем наши, человечьи,
к Кресту, воскресшего для вечной Пасхи, Бога…


© Copyright: Эва Гринн, 2020

Бог поругаем не бывает

Написано в рубрике: Душа с душою говорит... — ilariya 2:19 пп в Пятница, 24 апреля, 2020

Дело было в Великом Новгороде.

Пришел в Свято-Никольский Храм один человек, как мать Досифея потом сказала — «словоблуд». И начал с молодыми прихожанками кокетничать. Анекдоты про веру рассказывать. И так у него это получалось… Уж, и не знаю, каким словом обозначить. Худо получалось, особенно, когда над Богом шутил. Я не стала слушать, взяла документы на проводку электричества и понесла батюшке на подпись. А сама злющая в сердце, так бы и наложила этому «туристу» в его кеды крапивы.

Батюшка даже не взглянул на меня и говорит:

— Что там у вас происходит?

— Это вы о чем? – Спрашиваю.

А он мне:

— Не темни. Чего сердишься? Все бесов перевоспитываешь? Не надоело пустым делом заниматься?

Вот это да, думаю. И как ему удается не смотреть, а видеть.

— Нет, — говорю, — ни слова не сказала, только внутри саднит. Он над Господом подшучивал, противно и пакостно.

Архимандрит Гавриил улыбнулся.

— Значит, за Господа заступаешься? Тебе за Него больно? Это хорошо. Ну, давай сюда свои бумаги.

Прочитал, подписал. А потом тихо, мягко так сказал:

— Навсегда запомни: Бог поругаем не бывает. А вот этот гость сам себя на многое уже обрек. Потом ведь начнет спрашивать: «За что?».

— Когда спрашивать?

— А когда кирпичи на голову падать начнут. Ступай уже. Ушел он. Мать Досифея первая не выдержала, прогнала. Учти, она по любви это сделала, остановила проказника. Еще бы чуть-чуть продолжил словоблудить… Ох, — вздохнул отец Гавриил, — иди уже! 

© Copyright: Эва Гринн, 2020