Посеем семена добра…

Это блог о том, как остаться человеком в наше непростое время…

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 5:43 пп в Воскресенье, 21 августа, 2011

природа

Это давняя история. Возможно, она окажется для кого-то интересной.

 

Кира

 

Один монах ходил повсюду, утверждая, что нет никого хуже него. Авва Димитрий тогда заметил:
— Этому брату вовсе незачем так умаляться, не настолько он велик.

 

    Они жили с мамой вдвоем на первом этаже хрущевской пятиэтажки, забытой на окраине Москвы.   Кире нравилось работать парикмахером, нравилось изобретать новые виды стрижек и причесок, нравилось делать женщин красивыми и ухоженными. И с собой нравилось экспериментировать. Менять цвет волос, стиль и облик. Нравилось наряжаться и чувствовать себя вполне красивой молодой женщиной. С первым мужем не сложилось. Со вторым тоже.

     Грянула перестройка. А в скором времени небольшую парикмахерскую возле их дома закрыли, и она осталась без места. В те годы с работой вообще было непросто, даже с такой востребованной, как парикмахер. Устроилась мыть полы в школе. Очень уставала. Хрупкая была женщина. Взяли котенка на воспитание. Так и прожили следующие лет пять втроем. Мама старилась на глазах, и Кире казалось, что, если она останется одна, то почва уйдет из под ног.

   А еще некоторое время спустя в соседнем дворе начали восстанавливать старый, полуразрушенный Храм. Кира помнила, как в детстве они с ребятами играли в прятки возле  разросшихся кустов шиповника, который заполонил там все уголки. Мама рассказывала, что приход этот был в свое время красивым, ухоженным и богатым.  Сюда приезжали даже очень известные люди, потому что настоятелем в те времена был старенький и опытный батюшка. К нему и ездили. Мама ругала ее за прятки-бегалки. Не следует такого делать возле Храма Божия, хотя бы и заброшенного.

   — Люди Божий дом оставили, а ангелы никуда от престола не ушли и видят, как вы там шалите, — говорила мама.

   Но Кира, весело смеялась над мамиными строгостями.  И рассказывала, что в школе им всегда говорили о том, что Бога нет. Потом она окончила школу, потом попала в водоворот юношеских приключений, личных переживаний. Пыталась строить семью – не получилось. Пыталась родить ребенка – тоже не вышло. Учиться ей не очень нравилось. Поэтому достаточно быстро, приобретя «хлебную» профессию, успокоилась и стала ездить по санаториям и курортам, словом —  стала жить «для себя». А тут – перестройка…..

   Когда она однажды вечером после работы возвращалась из школы домой, то решила пройти в соседний двор и посмотреть на строительство. Увидела батюшку, который ходил в длинной черной одежде, о чем-то тихо говорил с рабочими. Ее тогда очень удивил его внешний вид. Но еще больше — та тишина, покой и доброта,  что исходили от него. Она сразу почувствовала, что он совсем не похож на всех тех мужчин, с которыми ей довелось встретиться в жизни. В эти смутные годы одна власть сменяла другую,  множество людей оставались без работы и жилья,  никто не мог сказать, что будет завтра,  все в стране менялась с огромной быстротой. А в этом тихом переулке сохранялся какой-то ровный, светлый и  не проходящий мир вокруг Храма. Он напоминал остров в бушующем  вокруг  него океане. И Кира стала  каждый день возвращаться домой  новой дорогой. Она видела, как  меняли старые и рассыпающиеся в руках кирпичи. Как на их место вставляли новые, как  выравнивались, «росли» стены, как привозили новые пластиковые окна. По выходным дням она стала присоединяться к группе женщин, которые убирали и озеленяли территорию в тех местах, откуда  уже ушли «строители». Теперь она знала новые слова: «благословение», «послушание», «своеволие». Ее жизнь наполнялась тем, чего она так давно искала. В душе жил праздник. Каждодневный, радостный праздник! Совместные трапезы после работы, поездки за саженцами, рассада цветов, которую они с мамой высадили на подоконники и новое, такое сладкое слово «сестры», которым каждый день называл их батюшка.

     Кире очень нравилась  работа по восстановлению Храма. Она вставала чуть свет и бежала туда, где всегда не хватало рук. Ей казалось, что она делает очень великое дело. Вся ее жизнь становилась осмысленной, наполненной и совершенно измененной. Она больше не красила ни волос, ни  лица, всю модную и красивую одежду раздала. Носила строгое серо-черное платье в мелкую клеточку и убирала под платок копну пышных и длинных каштановых волос.  Ее смешливость заменилась  собранной строгостью, а любовь к утреннему «поспать подольше» — на длительные ночные молитвы.  Иногда ее смущали мысли, которые вдруг появлялись «ниоткуда» и исчезали «в никуда». Она стала замечать, что ее строгость к себе стала и строгостью по отношению к маме и «сестрам» по Храму. Кира строго следила за тем, как воцерковляется мать. И когда та жаловалась дочери на больные и натруженные за долгую жизнь ноги, дочка утешала ее:

      Это здесь трудно, а в Царствии Божьем отдохнешь.

   Храм был выстроен. На освящение собралось множество людей. Все были радостные. Теперь у них есть Дом, где обитает Господь.  Сюда они могли прийти и с радостью и с болью. Кире предложили работать в ризнице. Но она отказалась, кротко опустив глаза. Сказала, что не достойна  хорошего и просит самого «незавидного» места.  Заметив взгляд настоятеля, внимательный и глубокий, добавила, что хочет победить в себе гордыню. Батюшка улыбнулся и  благословил ее мыть пол в трапезной и на кухне, а также помогать чистить овощи, одним словом,  быть на подхвате у повара. Кира спросила:

     А другой работы нет?

     Другой работы нет, — ответил отец настоятель примирительно.

     Ну, тогда благословите, батюшка, — Кира смиренно сложила руки под благословение.

   Уже дома за чаем она рассказывала маме, как ей хотелось получить работу погрязнее и потруднее. Но такой  работы в Храме не оказалось.

    Шло время. Кира старательно исполняла свои обязанности. Она похудела, ела очень мало, чтобы «плоть утеснить», не пропускала ни одной службы. Стала молчаливой.  Мама переживала,  качала головой и говорила:

   — Что же ты такое делаешь? Ведь в тебе весу, что в барашке маленьком. Сил-то на работу не останется. Есть надо, чтобы работать и не заболеть.

  Но Кира не слушала. Ее строгость к себе и другим становилась все больше и больше. Подруги, с которыми она привыкла видеться с детства, появлялись в ее жизни все реже и реже. У них были семьи, дети. На  их «светские» развлечения у нее не оставалось ни сил, ни времени. В Храм они ходили не часто.  Что теперь у них могло быть общего? Кира решила окончательно отойти от мира. И как-то раз подошла к настоятелю,  за благословением ехать к старцу.

     А зачем ты хочешь поехать? – спросил ее батюшка.

     Хочу знать, у меня путь монашеский или мирской…

     Так ты решила стать монахиней?

      Я очень грешный человек, недостойный даже того, чтобы воздухом этим дышать, — сказала Кира, — мое место в монастыре. Мне в миру не спастись. Вокруг одни соблазны.

     А ты думаешь, что в монастыре соблазнов нет? – настоятель внимательно смотрел в ее бледное и усталое лицо.

     Есть, конечно, но там все в единомыслии пребывают, не то, что здесь. – И испугавшись своих слов, добавила:

   — Я про то, что тут слишком все обмиренное какое-то. Тесно мне здесь и не интересно.

Батюшка задумался. Потом сказал:

   — Мы с тобой вот как поступим.  Поезжай-ка ты к моей сестре. Она игуменья. Поживи у нее послушницей немного, присмотрись. А если эта жизнь тебе и в правду покажется такой, как ты это представляешь, тогда и к старцу можно поехать.

На том и порешили. Как ни жалко было Кире маму одну оставлять, собрала она  нехитрые пожитки и отправилась в свое первое путешествие из родного дома.

   В монастыре ее приняли. Поселили в келью к трем сестрам, дали послушание на кухне. Монастырь был большой, паломников приезжало много. Работать приходилось и днем и ночью. Посещать службы уже не было времени. На молитву, к которой Кира привыкла дома, долгую и неспешную, времени тоже не было.  «Работай, работай, — говорила она себе, когда слезы усталости застилали глаза, — работай, потому что Царствие Небесное нудится». Ноги и руки болели не переставая, аппетит совершенно пропал. Кира, живя дома с мамой, мечтала о том, что все сестры будут вместе, как родные, делать все сообща. Вместе  молиться, потом  вместе читать святых отцов, словом все станут спасаться, как одна семья. А тут в монастыре только на службе они были все вместе, а потом каждая уходила на послушание или в келью и никакого «вместе» не случалось. И поплакать в подушку не получалось, потому что помимо нее в келье было еще три сестры. И разговаривать в кельях послушниц не дозволялось просто так. Уставшая и разочарованная,  она  писала маме грустные письма и подумывала о возвращении.

  Так прошло полгода. Кира получила письмо из дома, где говорилось о том, что мама очень больна и за ней необходим уход. С большой радостью и облегчением собрала она свои нехитрые пожитки и вернулась домой.  Тогда и появился дневник, в который она стала записывать все то, что не могла открывать людям. Там, на бумаге она вела свою беседу с Богом и собой.

«Я чувствую себя безмерно одинокой, — писала Кира, — я так ждала единомышленников, а их не оказалось даже в монастыре. Почти никто не читает отцов, вера очень поверхностная, больше похоже на обрядность. Какой-то трудовой лагерь. Я там потеряла остатки здоровья и уважения к людям. Никому никто не нужен. Всем безразлично. Хоть умри. Почему исчез праздник? Ведь он был.  Куда же он делся?» Она уже не стеснялась «изливать» душу на бумаге, потому что не нашлось «достойных» эту душу понять. Как выскакивает пробка из бутылки с перебродившим вином, так вскрылись самые глубокие тайники ее души, где столько собралось всего невысказанного, задавленного, затаенного. Фонтан обиды бил все сильнее, душа  освобождалась от подавленного гнева, но при этом существенно менялась, как бы каменела. Объять слово «искушение» в полном его смысле она тогда не смогла…

   Вернувшись домой, Кира  уже больше не торопилась на службу в Храм. Она страдала  от того, что жизнь ее  становилась совершенно бессмысленной. Опять, как это было раньше в браке, все не устраивалось и не складывалось. Винила в этом своих мужей, маму, подруг, жестокость и холодность мира. Потом перестала соблюдать посты, а потом…. Пришло очень большое горе. Умерла мама. И Кира осталась совсем одна.  Не чесанная, не прибранная бродила она целыми днями по маленькой квартирке, где еще сохранялся запах  маминых лекарств. Чувство глубокого одиночества добавляло ее обиде силу и вылилось в долгий и трудный разговор с батюшкой.

   — Что ты хочешь, Кира, что тебя так мучает? – голос священника был тихим и уставшим.

   — Я не нашла среди верующих того, чего искала, — сказала она откровенно и резко.

     А чего же ты искала?

     Праздника, красоты, справедливости, правды, честности. Всего-всего самого светлого и хорошего, а встретила только сплетни, пересуды, ссоры, ложь и безразличие…

    Как странно, —  перебил ее батюшка, — мы ведь с тобой общаемся с одними и теми же людьми, а я в них этого не увидел…

   — Это потому, что с вами они почтительно неоткровенны, — Кира чувствовала, что внутри нее опять все начинает кипеть.

   Священник грустно молчал. Потом они долго говорили о том, как она собирается жить дальше. И решили, что на следующей неделе ей можно будет поехать к о.Константину,  тому самому старцу, от которого Кира ждала чудесной помощи.

 Она вернулась обновленная и полная сил.

   — Я все поняла, — сказала  Кира радостно отцу настоятелю, — у меня, как пелена упала с глаз. Дело не в людях, которых я все время обвиняла. Дело только во мне самой. Это я очень нечистый изнутри человек, это я вижу только плохое, это во мне сидит: и ложь, и безразличие, и нелюбовь. Теперь только себя сужу, только с собой воюю, только себя воспитываю.

   — Этому тебя о.Константин научил? – спросил  батюшка Киру.

    Это такой дивный старец! Он меня просто слушал, а потом сказал: «Посмотри, вон сколько травы под ногами. Вся она зеленая и свежая, будто ковер. А приглядишься, у каждой травинки свой изъян есть. У этой верхушка отломана, у другой – бока неровные, у третьей – серединка поранена. А все вместе – красота.»  Вот я и поняла, что он хотел мне сказать. Что каждая травинка за собой смотреть должна, не кривой быть, да не косой и разорванной. Если каждая травинка будет хорошей, то и весь газон – красивым.

  Глубоко вздохнут отец настоятель. Он услышал в этих словах совсем иное.

  И все в жизни Киры, как она думала, началось с самого начала. Всю силу, которую она тратила на созидание и разрушение  вокруг себя, она направила к себе во внутрь. С тем же неистовством, с той же требовательностью, с тем же непрощением она мучала себя долгими слезами «покаяния», била поклоны, молилась все ночи  напролет.  Как ни уговаривал ее батюшка ослабить «подвиги», как ни пытался ей объяснять, что есть любовь и смирение, тишина и мир внутри, Кира не слушала.

   «Я же вижу, какие сильные изменения происходят со мной, — писала она в дневнике. – Теперь я знаю, что такое покаяние, теперь я знаю, что такое «хуже меня нет на свете», теперь я знаю, что такое душа моя, как пыль под ногами. Теперь я готова ненавидеть себя грешную и окаянную».

    И вновь слово «искушение» не прозвучало внутри ее сердца. И та разрушительная сила, которая выходила из нее во вне, теперь стала уничтожать ее изнутри.

    Через некоторое время Киру отвезли в больницу. Состояние ее  организма и психики были настолько удручающими,  что врачам пришлось лечить все в комплексе. В первые недели было особенно трудно. Женщина отказывалась жить. Казалось, что жизнь вытекает из нее по капле, а она не только не сопротивляется этому, а, наоборот, радостно идет к поставленной цели.  «Смерть – это освобождение», — думала в те дни Кира. —  «Еще немного и все мучения закончатся, мы будем вместе, я и Господь». Она пролежала в больнице полгода. Вышла оттуда изможденной, но успокоенной и все-таки живой. Там, где когда-то она ощущала свою душу, больше ничего не было, кроме  пустоты.    Вернувшись домой, она собрала все церковные книжки, молитвословы и убрала их на антресоли.  Икону оставила только одну. Молиться ей больше не хотелось.

   Шло время. Батюшка заходил к ней по нескольку раз в неделю. Они пили чай, разговаривали о музыке, о книгах, о том, как она проведет лето. Со временем Кира получила пенсию по инвалидности. Жизнь шла своим чередом. Она успокоилась. Сшила себе несколько новых платьев, стала захаживать в гости к старым подругам, играла с их детьми.

   Как-то раз батюшка предложил ей поехать на дачу к одной прихожанке, помочь на огороде. Она была одинокая женщина и уже в возрасте, а Кира к тому времени окрепла, и свежий воздух был  ей только на пользу. И она поехала. Женщина та оказалась очень добросердечной. И Кире рядом с ней было не тревожно, а скорее, наоборот, как-то защищенно и спокойно.

    Ей нравилось вставать рано, идти в огород, где на листиках еще лежала роса, дышать ароматами раннего утра, подставлять лицо теплым лучам солнышка. У нее появился друг – кот, которого звали Барсик. Они вместе гуляли по вечерам. Кот деловито и неспешно шел рядом по дорожке, огибающей поле с овсом, а Кира собирала букеты васильков, которые так любила с самого детства. Тетя Люба, так звали женщину, у которой жила Кира, имела профессию золотошвеи.  И она стала обучать  Киру премудростям своего ремесла. Спустя какое-то время  начали  вышивать вместе. Сначала – это были просто носовые платочки, потом уголки на наволочках, а потом они стали делать для батюшки красивый праздничный пояс, который священники одевают к Пасхе. Когда батюшка приехал в начале осени, чтобы навестить своих прихожанок, Кира выглядела окрепшей, тихой, спокойной.

    К ним часто заходили детишки одинокой вдовы-соседки. Все вместе пили чай, ели оладушки. Тетя Люба, которая была большой рукодельницей, показала Кире, как можно сшить платье для маленькой соседки-сиротки. В шкафу висело много старых платьев, еще довоенных, из крепдешина, шотландки, батиста. Вот и решили они вместе этот гардероб перешить для соседских малышей. Получились и рубашечки для мальчиков и платьица  для девочек.

   Начиналась глубокая осень. Пришла пора возвращаться в город. Стали убирать все в доме, чтобы в новом сезоне приехать в дом убранный и чистый. Кира мыла полы в комнате. Вдруг она увидела несколько пожелтевших листков, вырванных из школьной тетрадки, которые «спрятались» под кроватью в самом дальнем углу. Достала их шваброй. Это не были письма. Просто кто-то  давно делал выписки. Она прочитала:

  -«И что есть сердце милующее? Возгорение сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о бесах и о всякой твари. И от великой жалости умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью».

«Печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией… Но
любовь силой своей действует двояко: она мучает грешников… и веселит собою исполнивших долг свой.»

«Божественная любовь станет нестерпимым мучением для тех, кто не стяжал ее
внутри себя»

«Если есть «бич любви», значит есть и «бич нелюбви». Наверное, поэтому нас ранит злоба, агрессия, разрушение человека и мира вокруг.»

   « Грех против любви…»…. Эти слова, непостижимым образом зажгли в ее душе погасший огонек.  Она с радостью и удивлением почувствовала, что  вновь живет, что  вернулась из какого то оцепенения или окаменения. Слезы радости и нескончаемой благодарности комком перехватили горло, а потом свободно и светло полились из глаз.

   «Господи, слава Тебе, — тихо пело ее сердце, — я вернулась. Нет, прости, это Ты вернул меня. «Грех против любви», против людей, против себя, против всего, что Ты сделал живым, грех против Тебя, потому что Ты и есть Та Самая Любовь. Что же это со мной? » Слезы освобождения лились из глаз и согревали и оживляли и осветляли. Отступала тьма, болезнь, неведение.

   Богу слава!

радуга

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 10:38 дп в Суббота, 5 марта, 2011

на приеме у психолога

Назовем ее условно – Марина. Впервые она пришла на прием с
дочкой. Девочка училась в первом классе и не усваивала программу. Уроки дома
делала вдвое дольше, чем ее одноклассники. Каждые две-три минуты, бросая все,
убегала то за игрушкой, то за едой, то к телевизору. Не могла сосредоточить
внимание и на уроках в школе. Даже вопрос учительницы не всегда понимала.  Девочка нуждалась в серьезном наблюдении. К сожалению, одним наблюдением все не закончилось, была клиника, и затем перевод в школу с облегченной программой.

Прошло некоторое время. Я просматривала журнал записей на следующий день и в списке вновь увидела знакомую фамилию.  На этот раз Марина пришла одна. Утомленная, я бы сказала подавленная. Она была последней в списке, поэтому у нас была возможность не торопиться. Вот ее рассказ.

«Замуж я выходила по любви. Хотя вряд ли понимала, да и сейчас, вряд ли понимаю, что значит любовь настоящая. Потому что, если то, что у меня – любовь, значит в ней мало
радости. Муж как муж. Курить – курил, выпивал, особенно одаренным не был,
поэтому мы жили от получки до получки. Но дело, собственно, не в этом.
Понимаете, в нем всегда все было как-то слишком. Я имею в виду его требования
по отношению ко мне и детям. Он, конечно и с себя спрашивал, но нам от этого
было не легче. А уж после того, как он пришел в Храм, стало совсем трудно. Мне
казалось, что обретя Бога, он станет мягче, добрее что ли… Но он стал более
отдаленным от нас,  я имею в виду душевно, а требований и придирок к нам становилось все больше и больше. Семья была на мне, потому что он пропадал либо на работе, либо в Храме. А когда бывал дома, воспитывал, воспитывал, придирался, поучал. Мы все казались ему не
совершенными, он все время находил в нас все больше и больше недостатков. Это
его раздражало. Порой мне казалось, что воспитывал он нас из лучших побуждений,
но со временем это просто унесло радость из нашего дома. С дочкой начались
проблемы. У него с работой. Мы стали часто ссориться. Все больше отдалялись
друг от друга.  Несколько раз я пыталась от него уйти, но в эти периоды он становился мягче, говорил, что у нас двое детей, что он все обдумает и изменится. Он говорил, что все наши проблемы от гордости и обид. Что это – страсти и их надо изживать. Я понимала, что в его
словах есть правда. Но те методы, которыми он «изживал» наши страсти были
безбожны. Я ведь говорила, что у него как-то все слишком……Знаете, мне даже
иногда казалось, что он сочинил какое-то свое, личное православие, в котором
нет места людям грешным. Однажды мы с ним поговорили на эту тему. То, что он
мне тогда сказал, повергло меня в глубокий шок. Он сказал, что считает себя
самым грешным на свете человеком, что хуже его просто нет на свете, что он
готов раскатать себя под асфальт катком, а я не понимаю, с какими искушениями
внутри себя он борется. Поэтому я – просто законченная эгоистка. Чувство вины,
захлестнувшее меня тогда, позволило продлить наш брак еще на какое-то время. Но
все дело в том, что в глубине души я не верила ему. Не верила в искренность
такого покаяния. ТАКОЕ покаяние напоминало мне просто другую разновидность
гордыни. И я решила поговорить с ним в последний раз. Это было несколько дней
назад. Он мне сказал, что теперь я могу делать со своей жизнью все, что хочу.
Потому что я – законченная эгоистка и тупица. Мы с детьми сейчас живем у мамы.
Я запуталась, духовник меня ругает и говорит, что нужно было терпеть до конца.
Видимо, со мной что-то не так. Но как подумаю, что нужно к нему вернуться, мне
просто свет не мил…»

Такая вот история. Похожих – очень много. Но каждый раз понимаешь, что за рассказом стоят живые  люди. Им больно, страшно, одиноко. Они растеряны. Статистика для статистики.
Боль души для сочувствия и возможности разделить эту боль с другой душой. На
одной из своих лекций отец Андрей (Кураев) вспоминал Льва Толстого. Он сказал
тогда, что не собирается анализировать его позицию, творчество, речь шла не об
этом. Он  попросил подумать над тем, как с ним жилось его семье. Были ли они радостны, спокойны, счастливы? Чувствовали ли себя семьей? Как им с ним было?  Возможно, это и есть ответ. Тот ответ, который определит справедливость или правильность того, что мы исповедуем. И если  мы исповедуем Бога Любви, но домашние наши при этом глубоко несчастны, то КОГО мы исповедуем?

 

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 12:39 дп в Суббота, 20 ноября, 2010

 

кабинет

Психолог — Здравствуйте, присаживайтесь. Слушаю Вас.
Клиент — У меня серьезная проблема. Сын не хочет поступать в медицинский институт, а собирается ехать в другой город, чтобы учиться на водолаза.
Психолог – Вы хотите сказать, что не разделяете желание сына учиться на водолаза?
Клиент – Я хочу сказать, чтобы вы научили меня, как заставить сына поступить в медицинский институт. Нечего ему в водолазах делать.

Клиент – Верните мне жену. Она не имеет право бросать меня, пока я не закончу диссертацию.

Клиент — Я в психологию не верю, но друзья посоветовали обратиться. Думаю, а вдруг поможет?

Психология….. имеющая целый набор чудодейственных таблеток «от проблем».
Выпил таблетку – и сын учится хорошо, муж не изменяет, на работе нет проблем, а еще одну выпил – и гневаться перестал, и осуждать, и завидовать подруге. Если бы все было так просто. Где бы найти чудодейственное средство, чтобы сразу, без труда, без затрат сил, времени, без духовно-душевных метаний? Как сказала мне одна женщина – « У меня нет времени на переделывание себя, мне нужен определенный результат от другого человека». Дайте мне психолога, и мы с ним перевернем мир согласно моим желаниям!
Иногда я думаю, а что будет, если психологов станет так же много, как и клиентов. Наверное, появится новая передача на телевидении «Битва психологов». Потому как клиенты «заказывают» каждый свою программу. «Научите меня манипуляции», — просьба, которую слышишь чаще других. И бывает очень горько, когда кто-то из нас «ведется» на подобный призыв.

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 7:22 пп в Воскресенье, 3 октября, 2010

 

кабинет

Был один из тех летних душных вечеров, когда за долгий день асфальт разогрелся почти до температуры плавления  и  к вечеру, чтобы не дать прохладе утешить измученных москвичей, продолжал, как паровое отопление, отдавать накопленное тепло в воздух. В такие вечера становилось тяжелее, чем днем. Сумерки, опускающиеся на город, марево, духота и усталость не столько от рабочего дня, сколько от необходимости пребывать в этой асфальтовой камере до следующего жаркого дня. Поливальные машины уже начинали свою работу. То там, то тут слегка начинало веять прохладой от разбрызгиваемой воды. Но она высыхала так быстро, что надежды на облегчение от зноя быстро улетучивались. Я шла к остановке трамвая на встречу со своей приятельницей, которая работала в районной поликлинике и заведовала отделением гинекологии. Сегодня у нее была вечерняя смена. Часы показывали половину девятого.

     Рита, неся в руке достаточно толстый портфель с бумагами, быстрыми шагами шла на место встречи с другой стороны. Мы уже заметили друг друга.

   — Как же здорово, — подумала я в тысяча тридцать первый раз, — иметь такое худенькое тело. И жара  не имеет значения.

   — Привет, — раздался ее голос, — опять завидуешь моей худобе?

 Застигнутая на месте преступления, я виновато улыбнулась. Самое время подумать об адекватности самооценки. Иногда психология  начинала меня здорово  раздражать.

   — Привет, — улыбнулась я примирительно.

   — Идем ко мне, чаю попьем, поговорить надо. – Рита не торопилась объяснять причину своего звонка. Он раздался днем, часов около четырех. Я была одна. Предложила поговорить по телефону. Но подруга настаивала на личной встрече. Что могло произойти? Очень спокойная, уверенная в себе молодая женщина, она жила одна в своей двухкомнатной квартире на Чистых прудах, любила свою работу, занималась ей достаточно давно, поэтому ожидать «сюрпризов» было бы опрометчиво. «Похоронив», как она любила говорить, свою первую и последнюю любовь, вся ушла в работу и в науку. За все годы нашего знакомства я не знала более ровно идущего по жизни человека. Она всегда находилась в  «повествовательной» форме.

    Сидя в  ее кухне на широких деревянных лавках, и наслаждаясь чаем со льдом, я подумала о том, что кресла в тропическом климате возможны только при наличии кондиционеров. Почему-то у Риты их не было. Но зато были лавки – деревянные, сосновые, резные, широкие, очень удобные.

   — Я решила уйти с работы, — сообщила мне Рита.

Прочитав немой вопрос не только в моих глазах, но и во всей фигуре, она добавила:

   — По идейным соображениям.

Иногда люди очень удивляют. Особенно, когда жарко, и особенно, когда мозги претендуют на очередной отпуск, а  душа пребывает в безблагодатном расслаблении.

   — Знаешь, я даже не нашла себе места. Уйду в «никуда». Потом разберусь.

Ни годовой отчет, которому, конечно еще не время, ни  распри в женском коллективе отделения, ни «головомойки» начальства, ни жалобы пациентов никогда не могли вывести ее из состояния равновесия.  При любых неприятностях она думала, потом исправляла ситуацию, по-мужски, без истерик, деловито и спокойно.

Следуя своему «внутреннему образу», я приготовилась слушать.

   — Не могу больше подписывать документы на аборты, — сказала Рита. Сказала, как отрезала.  —  Я понимаю, что делала это много лет. Делала. А теперь не могу. Знаешь, я столько времени работаю с женщинами, что успела заметить очень странную тенденцию. Раньше, когда приходили по третьей или четвертой беременности, к матери было какое-то другое отношение. Как к героине, что ли. Сейчас – третий ребенок вызывает нездоровую злость. Представляешь, я не раз была свидетельницей разговора своего молодого интерна о том, что нечего «голытьбу» плодить. Она потом мне сказала:

   — Маргарита Сергеевна, в семьях с хорошей генетикой, в семьях с приличными средствами или с хорошим образованием детей всегда один-два. По моему участку плодятся только алкоголики и умалишенные.

«И православные», — подумала я, предвидя ответ интерна, что это, собственно, все из той же оперы.

   — У меня стало возникать странное чувство, — продолжила Рита, — что работает какая-то глобальная программа по самоуничтожению. Сами начинают гулять и жить чуть ли не с четырнадцати лет, сами делают аборты, сами уродуют свою женскую физиологию, сами хватают болезни и уничтожают институт материнства, как таковой. Ты знаешь, что сейчас быть девственницей – стыдно? И над девочками-девственницами в школе издеваются? Ты знаешь, что я по пальцам могу посчитать здоровых девочек-подростков? Ты знаешь, что у них чуть не со школы рубцы от воспалительных процессов? И не только от их идиотской моды носить джинсы с заниженной талией, а куртки с завышенной? Я когда вижу эти голые поясницы зимой – знаю: мои пациентки. Но ведь кто-то это внедряет? Ведь кому-то надо, чтобы они болели. Почти у всех ранние инфекции от беспорядочных половых контактов, которые теперь называют «любовью». Слушай, уходит инстинкт самосохранения , который вырабатывался у женщин веками. Ребята истребляют себя спиртным, девочки вседозволенностью. Не могу, понимаешь, не могу ни видеть, ни убеждать.

      -А ты пыталась? – Я первый раз видела Риту в таком состоянии.

      — А то?! Знаешь, что мне сказала моя сегодняшняя «последняя капля»? «Вы со своей совестью всю жизнь в кабинете просидите, а я из загранки не вылезаю».  Девочка из приличной семьи. По рукам пошла с тринадцати лет. Направление сегодня получала на операцию. Одного яичника уже не будет. Да и беременность ей больше не грозит. Пять абортов. Пять, понимаешь? Ей и шестнадцати нет.

   В этот вечер Рита говорила много. Казалось, что она рассказывает мне то, что глубоко было запрятано в ее душе за долгие годы работы. И она не понимала, как близка была к правде. К той самой страшной правде, которая уходила глубоко в прошлое нашего чистого и целомудренного народа. Когда кому-то очень резали глаза высокие нравственные ценности православной культуры, когда целомудрие девушки было правилом, и в поведении и в одежде, а, главное, в образе мыслей, направленных к Богу. Когда ей с пеленок внушали, что такое быть женой, матерью, женщиной. Известен факт, что когда гитлеровцы забирали в плен наших девушек, то были поражены одним фактором. В подавляющем большинстве они были девственницы. Можно заморить голодом, можно убивать здоровье, но испоганить глубинную нравственность  они смогли только той информационной войной, которую и устроили эти поборники вседозволенности. Если женщина начнет убивать сама себя,  ее  народ прекратит свое существование без атомных бомб и без затяжных войн. Рита горько рассказывала мне истории болезни молодых девчонок, не сообщая, по правилам врачебной этики, не имен, ни фамилий, ни адресов. Она просила, чтобы я написала об этом. Потому что ЭТО – не просто горе, ЭТО – трагедия нации.

    Возвращалась я домой очень поздно. В подъезде стояли два подростка. Девочка и безусый парень. При виде меня они отстранились друг от друга. Целовались. У нас вполне приличный дом. Ребята из нашего подъезда. Оба, покраснев, поздоровались. Мне очень захотелось их обнять и сказать много добрых слов. Не знаю, почему. Может быть, потому что они – это будущее наше завтра? И если оно будет состоять не только из  геев, феминисток, наркоманов и алкоголиков, не только из тех, кто деньги сделал своим кумиром, не только из тех, кто убивает тело и вечную душу, то, может быть, мы выживем, как нация? Или те, кому так нужны наши необъятные территории и недра, а, главное, те, кому так мешает наша православная этика, доведут программу тотальной безнравственности до своего логического завершения? 

    — Я – не из ребра, я – сама по себе, — вспомнились мне слова, сказанные с экрана в одной из популярных телевизионных передач. Их сказала немолодая женщина, с вызовом и гневом.  Она считала «неправильным» прославление Царской семьи. Она воевала с теми, кто и отвечать ей не собирался, разбрызгивая глубинное внутреннее неудовольствие жизнью, в том числе, и на всех «бабушек», которые в нашей Церкви  ведут себя  «не так». Она измучила себя внутренним немирством,  выдавая   его  за  «праведный гнев». Но, как мне кажется, так и не поняла, что тот образ женщины, за который она так сражается, с мечом в руке, рано или поздно отрубит сук, на котором эта женщина и сидит. А есть ли у нее дочь?  Можно стать высоким интеллектуалом, можно завоевать тотальную популярность, можно прославиться внешней красотой, можно к своим ногам уложить очень многое на этой планете можно даже под маской «праведного гнева» защищать сомнительные нравственные ценности…. Но ведь Господь сказал: «По плодам их узнаете их». А главный плод – сокровенное сердце человека, сердцевина его души, прекраснее которой нет ничего ни на земле ни на небе.  Темная болотная вода и белая лилия на ней…. Девушки, милые, не все кончается здесь, на земле, не все блага следует оценивать в денежном эквиваленте. Как сказал один батюшка – вера православная, прекрасная, как океан, и  психология, насаждаемая вседозволенностью, как маленькая и грязная лужа. Не дадим себя обманывать, защитим наших будущих детей от вечной смерти.

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 10:44 пп в Пятница, 9 апреля, 2010

кабинет

   Ко мне в течение полугода методично записывалась на прием женщина, каждый раз просившая избавить ее сына от пристрастия к курению наркотической травы. Она приходила бледная, какая-то измученная и хронически  уставшая. Мне было очень не просто смотреть в ее глаза, наполненные мольбой – «Сделайте хоть что-нибудь». А что я могла сделать? Один раз удалось побеседовать с ее сыном наедине. Он долго и очень уверенно рассказывал мне о том, что практически во всем мире «трава» узаконена. Что в школе ее курят подростки,  с малолетства, что мы – «темные и дремучие», просто догоняем весь мир, который ушел от нас вперед семимильными шагами. Но в его примитивной логике прослеживалась одна очень ясная мысль – «Если это приносит мне удовольствие, то почему я должен от этого отказываться?» Мы поговорили и о здоровье и о маме, которая очень страдала и о том, что «трава» может быть началом не слишком удачного продолжения, потому что наступает момент, когда человек переходит на более сильные «допинги удовольствия». Его уверенность в себе была заоблачной. Юношеский максимализм – обычным. Жажда псевдосвободы и достижение ее любым путем – несколько неадекватной. Он предупредил, что пришел только на один прием, чтобы мать отвязалась и, закончив монолог, встал и вышел из кабинета.

    В глазах у матери, которая, практически, вбежала следом за ним, светилась надежда. Но встретившись со мной взглядом, она обессилено опустилась на стул.

    Я очень много слышала чудесных  историй от своих пациентов о Высоцком монастыре, что в городе Серпухове. И мы с ней решили, что она начнет ездить к Чудотворному Образу Матери Божией, просить о милости к сыну  до тех пор, пока ее просьба не будет услышана.

   Прошло очень много времени. Я, загруженная работой, забыла об этом случае. И вот однажды, спустя года три, просматривая записавшихся на следующий день, увидела знакомую фамилию. Не скрою, ждала я эту маму с нетерпением. Очень уж хотелось, чтобы с ее сыном было все хорошо.

   Она вошла все такая же худенькая, бледная, но глаза лучились каким-то внутренним светом. Положила мне на стол фотографию милого молодого человека в черном подряснике, который щурясь от солнца, неумело позировал какому-то фотографу-любителю.

   — Боренька мой, — сказала она тихим и счастливым голосом, — в монастыре теперь, на послушании. Ездить вот к себе часто не позволяет. Ну, ничего, он там с Богом. А я потерплю.

Приглядевшись, я с удивлением узнала в этом юном послушнике вихрастого любителя свободы и марихуаны.

    А случилось вот что. Стала она ездить каждую неделю на молебен. Просила Царицу Небесную вразумить сына. Ничего не менялось. Даже и хуже стало. Сын стал не ночевать дома, связался с какой-то компанией. Но мать не сдавалась. До черных колен стояла она у Образа и дома, смиренно прося за сына. И вот по прошествии двух лет, ей позвонили из какого-то города, что ее сын находится там в районной больнице с сотрясением мозга от сильного удара. Били его. И бросили умирать. Как он попал в этот город, зачем? Она и объяснить не могла. А только нашел его у обочины леса – монах из монастыря, который ехал на лошадке и вез монастырское молочко детишкам в приют, верст за десять, в город. Вот и отвез он юношу туда же в больницу.  А потом, когда молочко привозил, навещал своего найденыша, разговаривал с ним, молочком поил. А когда тот совсем в себя пришел, и телефон матери вспомнил, то матери и позвонил.

   «Знаете, — рассказывала мне она, — я как голос-то услышала, то показался он мне таким знакомым и родным, но после такого сообщения я и думать об этом забыла, где могла этот голос слышать. Сразу же собралась и к сыну поехала. Там в больнице с ним и жила на двух табуретках, пока не поправился. А перед самой выпиской этот монах и пришел. А как вошел он, я и обмерла. Боренька-то мой незаконнорожденный. Нагуляла я его, как у нас по-простому говорят. Отец его очень красивым был. Первый парень на деревне. Узнал, что ребенка жду, да и уехал из села подальше, чтобы не заботиться. А я от стыда приехала по лимиту на завод Лихачевский, тут и Бореньку родила, тут и работала. Как-то все устроилась. О нем и думать забыла. Жила только для сына. А у него жизнь сложилась плохо. В заключение попал, вышел, опять попал, потом пить начал. А потом встретился с одним стареньким монахом, который сказал ему:

   — Пропадешь ты парень от такой жизни. Пошел ты по нижнему пути, но у тебя и верхний путь есть. Встанешь на него, много чудес Божьих увидишь. Не встанешь – сгинешь. Думай.

Он мне рассказал, как напился тогда, потом к старым товарищам поехал, но что-то с ним случилось. Противно ему было от той привычной жизни, в которую он вернулся. И стал он искать свой верхний путь. Вот так в монастырь попал, монахом стал. А про сына своего и думать забыл. Каялся в том, что ребенок у него без отца растет. Искать пытался. Да как найдешь?  А тут Матерь Божия и привела жизнь ему спасти. Узнал меня – заплакал. А Боренька смотрит – и понять ничего не может. Вот они теперь вместе – водой не разольешь. А я к ним приезжаю. Редко. Настоятель строгий. Думала на старости лет с внуками поживу. Но ничего, что я хочу – не важно. Важно, что Господь желает.

   Мы проговорили еще с полчаса. У меня был следующий пациент. Работалось в этот день так радостно, как будто Покров Царицы Небесной был ощутимо над всеми нами – и над вымолившей сына матерью и над заброшенным в лесах городком, близь которого находился монастырь, покрывавший  благодатью все вокруг на много миль, и над моим  кабинетом, и над всеми-всеми нами, суетящимися, бегущими, забывающими о том, что Промысел Божий над всеми нами.

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 9:17 пп в Воскресенье, 28 февраля, 2010

 

кабинет

Был ясный  день ранней весны, когда  воздух теплый и прогретый солнышком где-то невидимо соединяется  с очень сырым и холодным, от  еще остывшей, но уже просыпающейся земли. Все на улице звенит, кажется более контрастным, прозрачным, звуки резкие, птичий крик перебивает шум трамваев. Просыпается жизнь. Я гуляла по бульвару, длинным рукавом почти соединяющему  пространства Свято-Данилова и Донского монастырей. Это был тот самый сквер, где много лет назад, совсем маленькой девочкой я гуляла с бабушкой, когда мы ходили на большой Даниловский рынок. Большой…. Это сейчас он большой, а в те далекие годы он таким не был, просто  мне все казалось большим. А потом на этом сквере, уже школьницей, я сдавала лыжные  пробеги, а наш учитель физкультуры с секундомером в руках определял четвертные отметки прямо пропорционально скорости движения маленьких лыжников. А потом, на том же сквере, я шла с  очень дорогим мне человеком, и, совсем  молодая, не  ведала, куда нас приведут долгие годы совместной жизни…

— Здравствуйте, — радостный голос прервал мои воспоминания. Со мной поравнялась молодая пара. Женщина везла коляску, в которой спал младенец в розовом комбинезоне.

«Девочка», — почему-то отметила я. Хотя цвет комбинезона, в общем-то, ни о чем не говорит.

-Я Нина, Алешина Нина, а это – Максим, мой муж. Теперь муж, — молодая женщина потерлась головой о большое плечо, спрятанное под коричневой  кожаной курткой.

— Здравствуйте, Нина,  как же я рада вас всех видеть, — вспомнила я это милое лицо.

Вспомнила…  как несколько лет назад в отделение привезли юную девушку с перебинтованными запястьями. Еще одна очень молодая и неопытная  душа, не справившаяся с проблемами возрастания. Потеря крови была огромной. Жизнь девушки долго «висела на волоске». Только спустя три недели дали «зеленый свет» для работы клинического психолога. С ней работали долго.  А после выписки поставили на учет в диспансер, опасаясь рецидива. Очень тонкая, ранимая и гиперчувствительная душа.  А дело было так. Хорошенькая, умная и воспитанная девочка из старой интеллигентной московской семьи – влюбилась.  И влюбилась, ни много ни мало, в молодого человека ( старше ее на 15 лет ), который был одним из вожаков довольно воинствующей секты. Родители делали все, что могли. Даже уезжали жить в далекий уральский город, чтобы как-то  спасти своего ребенка. Он находил ее везде. Это был довольно тяжкий тип «роковой» страсти, который, чаще всего, заканчивается плачевно, потому что чувства, которые лежат в основе «таких отношений» — глубоко разрушающие и душу, и личность в целом.  Семья Нины —  исконно православная.  А вот  Игорь, так звали молодого человека,  был  «рок-музыкантом», проповедником все дозволенной свободы, боролся за то, чтобы «узаконить марихуану» и  возглавлял секту, которая,  увешавшись красивыми лозунгами и транспарантами,  сильно напоминала одну из сатанинских организаций.  «Послушная девочка»- подросток  и «герой-воин на баррикадах духа».  Позднее Нина рассказывала, как замечательно было кататься с ним ночью на мотоцикле, ухватившись за стальные мышцы под клетчатой ковбойской рубахой, которая надувалась пузырем от ветра. Как зачарованно  выглядели ночные луга за городом, покрытые  теплым туманом. И он – всегда с гитарой и всегда с песнями на тему «против».  Она  растворялась в нем, он самоутверждался, воевал, покорял.  После совместной марихуаны начался героин.  Родители Нины, любящие и внимательные, заметили сразу перемены в дочке.  И началась борьба. Они сражались за ее душу, за ее жизнь, не только земную, но и вечную. Он  — тоже, но на противоположной стороне.  Нина потом рассказывала, что многое чувствовала. Осознавала, что поступает не верно, во вред себе, но какая-то могучая сила схватывала ее, словно перышко, и несла в тот страшный поток, из которого выбраться человеку практически невозможно. Но что невозможно человеку – возможно Богу.  И Он пришел на помощь.  Игорь получил большой срок за распространение наркотиков. Нина практически сошла с ума от горя.  Но это было началом выздоровления и спасения.  Вот сейчас мне хотелось бы совершенно четко ответить на вопрос – ЗАЧЕМ Я ПИШУ ОБ ЭТОМ?  В один из самых страшных для нее дней, когда разум отказывался что-либо понимать, а болезнь и страсть охватывали все существо, она пришла в Храм, как когда-то маленькой с родителями и бабушкой. Она пришла за спасением и помощью к Нему, Кто все понимает, всех любит, во всех нас верит. Пришла с растерзанной,  израненной душой, в неприглядном виде,  разлохмаченная, с черными кругами вокруг глаз, в кофточке, разорванной на плече. И когда она упала на колени перед иконой Спасителя и зарыдала, какая-то женщина, молча и сильно, взяла ее за плечи и вытолкнула из Храма.

— Сначала приведи себя в должный вид, — сказала она ей, в Храм Божий  ТАК не приходят, — Мой тут после вас.

После этого Нина попала в клинику с порезанными венами.

Во время Великого поста на второй неделе, в воскресенье, один из московских духовников  говорил проповедь. Там, наряду с прочим, был и такой  текст : Заблудившийся по жизни человек, который в поисках смысла жизни и спасения, зашел в православный Храм, встретил  очень жесткое и равнодушное отношение к себе. Ему нагрубили, потом затолкали, потом не ответили на вопрос, потом прочитали нравоучение по поводу…. Когда он в слезах вышел и сел на лавочку в саду Храма, его охватило такое глубокое одиночество и отчаяние, что из глубины сердца он воззвал: «Господи, я везде искал Тебя и не нашел». И тут он почувствовал, что на его плечо легла рука. Повернув голову,  мужчина увидел Христа, который улыбаясь, держал его за плечо.  «Меня только что выгнали из Храма вместе с тобой», — сказал Господь. – «Давай посидим здесь вместе. Ты и Я.».

   Мы шли по парку, и Нина рассказывала мне о своей жизни, о семье, о радостях и волнениях, которые всегда бывают у молодых мам. Светлое лицо, ясные глаза, сильное плечо рядом, ребенок, спящий  в коляске.  СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ.

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 10:02 пп в Вторник, 23 февраля, 2010

кабинет

Она принесла мне целую пачку ЕГО фотографий.  На них он: играл в волейбол на белом песке прибалтийского пляжа, плавал на лодке по озеру Селигер, взбирался на  горы, танцевал, обнимал ее, с совершенно безразличными глазами владельца того, что итак уже его и нечего стараться удержать. Но этих глаз она не видела. Ей нравились его атлетические плечи, высокомерные повадки роскошного молодого льва, привыкшего к поклонению, ей нравился этот профессиональный жонглер, в руках которого вместо шариков были многочисленные женские сердца. И он давал  толпе женщин сражаться за его благосклонный взгляд. Я вздохнула. Снова и снова, опять и опять. В последнее время у меня появлялось ощущение, что за лет, этак, двадцать, родился новый подвид людей – манипуляторы. Если серьезно, то  описание этого подвида, классификация может стать вполне объемной, увесистой монографией. Как будто, ген  первобытного охотника, мутировал, и трансформировался в охотника за чужими душами с единственной целью – обслужить себя любимого.  По всем статьям и по высшему разряду. Как будто этот ген – клон был завезен вместе с культурой великого потребления, собственно, чуждой и русской душе и русскому образу мыслей. И попав в иноприродную среду, мутация достигла просто чудовищного уровня. Как из рога изобилия высыпались «успешные» мальчики и «успешные» девочки, собирающие объемные коллекции жертв, которых они за обилием и в лицо-то не всегда помнят. Ристалище «псевдо успешности», измеряемое в очень сомнительной системе ценностей. Здесь был именно такой случай. Охотник и жертва. Причем – супер охотник  и супер жертва. Они познакомились на тренинге личностного роста, который, конечно вел он. А вокруг было 25 дам, которые зачарованно смотрели на этот «образец успеха» и впитывали  каждое его слово. Она мне тогда сказала, что он ее и не заметил. Только к концу тренинга милостиво бросил сквозь плечо – « Вы – очень способны». Этого оказалось достаточно, чтобы она, заняв, и перезаняв крупную сумму, отправилась на следующий цикл занятий.  Второй класс он начал со слов – «Конечно, сюда пришли только  — продвинутые. Случайные — выпали из нашей лодки». Я слушала и думала : «Значит, не у всех с интуицией дела обстоят плохо». Три человека  не побоялись быть не продвинутыми. Словом, не знаю, как там обстояли дела с личностным ростом, но стойкую депрессию девушка заработала, потому что даже при ее потребности растворяться в любимом и ничего не видеть вокруг, его поведение вызывало в ней   только страх.  Она чувствовала  полную  неуверенность в себе, как в человеке и  полную неуверенность в себе, как в женщине.  Тренинг личностного роста завершился клиникой неврозов, а потом нашей встречей.  И главная проблема состояла в том, что он ее не «бросал». Он продолжал разыгрывать все свои «ходы» и «партии». А когда она сказала, что идет к психологу, то он самодовольно рассмеявшись, сообщил – «Ну что ж, посмотрим, кто  кого», — очевидно имея в виду психолога. Я  думала о том , что с какого-то очень большого  перепуга, этот молодой человек решил, что играть с ним будут все и по его же правилам.  Наша с ней задача была настолько укрепить ее душу, чтобы она смогла совершенно прекратить игры, в которых он был профессионал. А вот ее природные восхищение любимым,  умение глубоко дружить, творческие способности – важные  и истинные ценности в жизни – были ее свойством, и здесь он был совершенно бессилен. Вернуться к себе – для нее означало выздороветь.  А для него  — забыть и искать новую жертву.

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 12:44 дп в Вторник, 23 февраля, 2010

кабинет

Она зашла в кабинет как-то очень неуверенно. Поздоровалась тихо-тихо. Не села, а присела. Казалось, что извиняется за то, что просто здесь, сейчас, что отнимает время. Когда заговорила, голос был нежным и грустным, неуверенным, скорее, сомневающимся.

— Я, наверное, зря пришла, — начала она. – У Вас без меня забот хватает.

Я убрала взгляд и предложила ей чашечку кофе. Она оживилась, сказала:

— Нет, ну что вы, хотя, если не трудно, спасибо, я еще не успела позавтракать.

На часах, которые громко тикали на полке с книжками было четверть третьего. «Бывают и поздние завтраки», — утешила я себя вполне банально, хотя знала, что это глупость из глупостей. И не ела она  по вполне реальной причине.  В холодильнике лежали бутерброды. Приготовив  для нее завтрак, а для себя обед – пригласила ее к журнальному столику, где и намеревалась говорить с ней дальше. Она присела на край дивана, улыбка была извиняющейся. Я поймала себя на мысли, что сейчас начну у нее просить прощения за то, что  родилась на свет. «Это не мое. Это чужое» , — услышала я привычное в голове, и в тысяча  первый раз подумала о проблеме аутентичности. Она ела осторожно, роняя крошки в маленькую ладошку блюдечком подставленную к подбородку. Пила маленькими глотками, не торопясь и не обжигаясь, дула на ложку с кофе. Завтрак-обед длился минут 20. Следующая запись была через час.  «Такими темпами»,- зажужжало в голове. Но я быстро перекрыла свой мысленный фонтан.

— У меня – несчастная любовь, — тихо и неожиданно сказала девушка.

Все мои силы  понадобились для того, чтобы не подавиться, не поперхнуться, а достойно допить свой кофе, настолько неожиданно откровенно и скоро прозвучали эти слова.

—  Он меня не любит совершенно и никогда не любил. А я его любила с третьего класса. Он приехал в Москву вместе с родителями. Они из Абхазии. Ученые. А у нас была спецшкола, английская, вот он к нам пришел и сел за одну парту со мной.  – Она рассказывала маленькими кусочками, как и ела, тщательно и аккуратно. Мы иногда вместе занимались. А в старших классах он начал ухаживать за самой красивой девочкой в классе. Уж не знаю, что там у них после школы случилось… Понимаете? – она доверчиво на меня посмотрела, — Я преподаю английский язык в школе. 

Решительно, сегодня был день сюрпризов. Я подумала, что эта хрупкая девушка, которая выглядит чуть старше обычной десятиклассницы, тихо-тихо и очень аккуратно шепчет в классе новый материал… Мне уже хотелось ее защищать от разбойников с портфелями и ранцами.

— У меня просто замечательные детки, прилежные и предмет любят, — продолжала она.

 Я чувствовала, что начинаю не понимать, что тут делаю…

— Спасибо, что так внимательно и по — доброму меня слушаете, — ответила она на мои мысли.

Хорошо, что кофе у меня уже не было. «Начинается полная профессиональная непригодность», — утешила  я себя, как могла.

— У меня в пятом классе есть одна ученица. Когда они пришли ко мне, я еще заметила очень родную фамилию Ск…..ая, у него была такая фамилия. А потом их классный руководитель перешел в гимназию, и класс отдали мне на руководство. И вот на первое классное собрание пришел он, который оказался ее папой. Я помню, что говорила я все в тот день, как робот какой-то. Просто не знала, куда руки девать, они мне мешали, как никогда. Словом, выдохнула она, его девочка уже в восьмом классе, ее папа и мама ходили  по очереди на собрания, я его любила, и ничего не менялось.

«Сколько же ей лет?», — подумала я, запоздало понимая, что более глупого вопроса я себе задать не могу.

— Мне уже 32 года, — сообщил мне этот «читатель» глупых мыслей «крутого специалиста». – Семьи у меня нет. И, наверное, уже не будет.  Собственно, с этим я к вам и пришла. Полгода назад Рита начала очень плохо заниматься. Мне пришлось поговорить с родителями. Пришел он. Оказалось, что его жена уехала во Францию с человеком, которого полюбила. Они с Ритой остались вдвоем. Девочка очень переживает, но старается изо всех сил, чтобы  не было так заметно отсутствие мамы. В доме  — все тот же идеальный порядок, папа очень ухожен, еда приготовлена. Она изо всех сил облегчала жизнь ему. То ли от того, что жалела, толи от того, чтобы он с горя не женился второй раз.  А ведь она еще девочка. Сил и опыта по хозяйству нет. Вот и учебу запустила. Хорошо, что мы это выяснили и поправили. У них достаточно денег, чтобы нанять на пару раз в неделю приходящую помощницу по хозяйству.  Вроде бы все стало налаживаться, а тут… Словом, вчера он сделал мне предложение. —  Она посмотрела на меня так, как будто ей предлагали срочно взорвать Белый дом .  —  А я не могу. Потому что свое счастье разве можно строить на несчастье других?

— А кто, по  Вашему, будет несчастен? – удалось задать мне первый вопрос. Ответ меня ошеломил.

— Ну, конечно, его жена. – И тихо добавила, — И Рита, и он, и я. Все.

А потом, немного помолчав, добавила:

— Я из тех женщин, с которыми не летают. Я земная очень, салфеточки вышиваю, кофточки вяжу, стихи читаю, люблю по полю в дождик босиком гулять, немного пою, немного сочиняю. Да и внешность…

Внешность у нее была самая трогательная, настолько женственная, что любой мужчина мог рядом с ней чувствовать себя и воином и защитником одновременно.  И тут мне стало понятно, что наши встречи продолжатся, потому что никак не могу я отпустить это милое чудо. В отличие от нее внутри меня тихо росло радостное чувство, что рядом с ней полетит любой мужчина, что, если она  останется одна – это будет чудовищная несправедливость, потому что из таких, как она получаются удивительные мамы и  замечательные жены. Часы беспощадно протикали окончание отпущенного времени. Я предложила ей встретиться на следующей неделе. Она согласилась.  Вышла, как и вошла тихо и аккуратно. В коридоре меня ждал молодой человек, с которым мы заканчивали работу. Я пригласила его в кабинет. Будь оно не ладно, это мое окно!… Сколько раз говорила себе не провожать глазами своих посетителей. Возле моих окон, прямо перед моей маленькой гостьей, затормозила новенькая иномарка. Из нее вышла очень яркая женщина, а следом за ней – девушка, лет 15-16. У меня упало сердце…. Я поняла, что это вернулась мама Риты……………

В этот день после работы ехала домой  поздно. Устала. В голове крутилась песенка моей юности

                Не заменит внешность

                Губ неярких нежность,

                Маленького сердца

                Большую доброту.

                Преданность и верность

                Не заменит внешность,

                Только вот не каждый

                Видит эту красоту…..

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 1:25 дп в Понедельник, 15 февраля, 2010

       

кабинет

 Вся суть дела во внутреннем изменении, и соответственно сим изменениям должно изменять внешнее. Произошло ли какое внутри изменение, выражающееся в настоятельных требованиях сердца, или только появились мысли благие в душе? И мысли эти в голове ли только или и в сердце сошли?! Потрудитесь всё это получше уяснить, чтобы не сделать шага, не могущего привести к искомому.

      Святитель Феофан Затворник (Вышенский)

 Ранней весной, когда воздух пахнет  особенной свежестью талой воды и отмерзающей земли, я шла на работу по лужам и слушала, как птицы заливаются, стараясь перекричать все звуки шумного города. Настроение было «исключительно замечательное». Поднявшись по лестнице к своему кабинету, я увидела крупную женщину, которая вытирала слезы уже скомканным и насквозь промокшим носовым платком. Рядом с ней стоял молодой человек, на вид 17-18 лет, с немного детским лицом, длиннорукий и длинноногий. Казалось, он все еще не перешел из неуклюжести подросткового возраста к мужской осанистости.

— Доброе утро, — насколько возможно, я старалась погасить свое радужно-радостное настроение, чтобы не было между нами такого уж сильного диссонанса.

— Ой, доктор, дорогой, здравствуйте, — слезы лились уже ручьем, и она не старалась их вытирать.

Доктор? Ну, хорошо. Пусть так. Хотя, конечно, мне довольно часто приходилось объяснять, что психолог – не врач. В данный момент все эти мои объяснения были ни к чему.

— Я приглашу вас через пару минут, — сказала я им обоим, открывая кабинет .

  Когда они вошли и сели, женщина уже не плакала. Молодой человек седел молча, опустив голову. Он нервничал. И, как бы, отступал.

—  Вот, привела к вам, поговорите с ним, пожалуйста, в монахи собрался. Как восемнадцать лет исполнилось, так и собрался. Их двое у меня – дочка и он. Муж умер давно, вдова я, думала, кормильца себе выращу, а он меня к старости оставляет и уходит навсегда. Когда он только начинал по Храмам-то ходить, я радовалась. Пусть, думаю, лучше в Храм Божий, чем в подворотню. Его-то одноклассники кто наркоманит, кто курит, кто выпивает. А этот постится, да молится. Вот, думала и хорошо. Придет время – женится, у меня радость будет – внуки. А он-то что удумал, — и в порыве глубокого отчаяния она крикнула:

 – Не пущу, не будет тебе моего материнского благословения.

Молодой человек сидел, обхватив голову руками.

— Видите, доктор, опять молчит, — не могла остановиться мать, — и дома так, что ни говорю – молчит. А я-то знаю, что уйдет, и привязать ведь его не могу.  Вот ты скажи постороннему человеку, что же ты своего Бога любишь больше, чем мать родную? – прокричала она.

— Прости меня, мама, — он поднял голову, и я увидела его глаза – такие же синие, как небо, на которое я сегодня смотрела и радовалась:

— Прости, БОЛЬШЕ.

В этом его «больше» не было настойчивости, упрямства, бахвальства, в нем была тихая-тихая радость.

— Вы знаете, — обратился он ко мне, — мне и приходить-то было не нужно. Но мама так плакала, что я подумал – раз она хочет — пусть, схожу. Ей легче будет. Просто я один раз сделал свой самостоятельный выбор. Я подумал, что для меня самое важное, самое ценное, без чего я не смогу жить, а от чего могу отказаться. Без чего моя жизнь не обеднеет? А без чего я душой не выживу?  Здесь в мире думают о нынешней жизни, а я о будущей думать хочу.  Может быть, не очень понятно себя объясняю, но хочу, чтобы ты меня услышала, мама.

Мы вдвоем смотрели на нее. Она была расстроена, растеряна, она противостояла всем своим существом. Но что-то сдвинулось. Совсем чуть-чуть, похоже, он в первый раз говорил с ней при свидетеле и мог высказываться так, чтобы его не обрывали на полуслове.

— Он с ума сошел, доктор, я его в диспансер отведу. Душевнобольных в монастыри не берут, — опять собралась с силами мать.

Мы говорили три часа, вместо отведенного часа. Я считала главной своей задачей сделать все, чтобы они могли поговорить друг с другом как можно полнее. В последний час говорил больше он, тихо, уверенно, как будто уже не раз, он и думал и говорил все эти слова. И потом закончил:

-Я поеду в монастырь на лето. Ты будешь знать, куда. Ты сможешь приезжать, а, если благословит настоятель, мы и увидеться сможем. Не так просто стать монахом. Я очень долго еще в послушниках прохожу.

   Мать притихла. Мне казалось, она впервые его ВЫСЛУШАЛА. Не смирилась, но УСЛЫШАЛА, потому что ЛЮБИЛА.

   Они шли к остановке трамвая, сын бережно поддерживал ее под руку, она вытирала скомканным платочком глаза, но мне, смотревшей на них из окна, показалось, что это были уже не те, а совсем другие слезы.

и жизнь иная

Случаи из практики

Написано в рубрике: Случаи из практики — admin 1:24 пп в Воскресенье, 14 февраля, 2010

кабинет

Вместе с резким стуком в дверь, не дожидаясь обычного «войдите», в кабинет прошла женщина. Она держала за руку 7-8 летнего мальчика, который тут же освободившись  от плена,  ни слова не говоря, принялся тормошить журналы, лежащие на журнальном столике. Я невольно залюбовалась лицом этой женщины. Она была не просто красива, а очень красива и настолько ухожена, что казалась « со знаком голливудского качества».

-Добрый день, я – Варгина Римма Алексевна,-   представилась она.

— Добрый день, присаживайтесь, пожалуйста, — предложила я маме и уже не надеясь услышать приветствие от мальчика, добавила: — Привет, как тебя зовут?

— По- разному, — ответил он.

-Котя, что за хамство? — мама  явно нервничала. – Не обращайте внимания, он, как все индиго, не от мира сего.

«Только не это» — пронеслось у меня в голове. Я еще раз посмотрела журнал. Ко мне была записана Варгина Римма Алексеевна, 1979 года рождения, русская, разведена, в графе профессия стоял прочерк. О мальчике – ни слова.

— Видите ли, — продолжала она, отвечая на мои мысли, — мне совершенно не на кого было его оставить, а один дома он вытворяет такое, что потом хоть ремонт делай. Очень неорганизованный и  при этом гениальный ребенок.

  Гениальный ребенок был явно доволен материнской оценкой.

— Хорошо. Вы ко мне на прием по поводу мальчика?

— Да нет, что вы, у него как раз все в полном порядке. Учится неважно, но один наш знакомый – очень духовный человек, сказал, что ребенка трогать вообще не следует, ему нужно все позволять и дать возможность развиться всем его природным талантам и инстинктам.

Меня несколько озадачил подобный подход  к воспитанию в применении к тому мальчику, которого звали «по-разному».

-Видите ли, я по поводу себя, своей личной жизни, которая каждый раз рушится, так и не успев начаться. Я понимаю, что женщина с ребенком – не большой подарок. Но ведь сейчас практически у всех дети-одиночки при живых отцах. Да и кому нужны эти козлы, которым наплевать на свое потомство.

Мне пришлось прервать нашу беседу.  Было понятно, что совершенно недопустимо  проводить сегодня консультацию. Она не разделяла моей точки зрения. Но мне пришлось настоять на своем и перенести встречу на другой день, когда она найдет способ оставить мальчика под присмотром вне кабинета психолога.

Римма Алексеевна ушла недовольной.  А я, стояла у окна, провожая их глазами, и думала «А при чем тут индиго?».

Следующая страница »