Написать жизнь заново
Я умерла.
Последняя мысль оформилась в слова : «Я хочу заново написать свою жизнь». Именно они прозвучали внутри меня, когда я очнулась в туманном пространстве, где никого и ничего не было. Только рассеянный свет и тишина такая глубокая и абсолютная, что в первые секунды показалось – ты растворишься в ней, исчезнешь, чтобы не нарушить собой картину этого всепоглощающего безмолвия.
Я ждала, как зверек, попавший в капкан, со страхом обреченности и наивной надеждой, но никто не появлялся со спасательной операцией.
— Ну и пусть, — согласилось то, что определялось, как «я». – Пусть меня разложат на атомы, субатомные частицы или … что там у них еще? Все равно ничего не могу…
Время шло, но ничего не происходило. Никто не собирался покушаться на меня. Надо было как-то обживаться и привыкать. Но к чему? Все вещи, к которым я успела привязаться в жизни, исчезли, а вместе с ними пропали привычки. Меня не мучили ни холод, ни голод, ни жажда, ни желания. У меня ничего не осталось… Но я четко понимала, что сохранилась «я сама». И еще я понимала, что в этом моем «я» содержалась память обо всех привычках, желаниях и мыслях, которые когда-либо, пусть и единожды, появлялись тогда, когда я жила на Земле. Земля… Отчаяние захлестнуло меня, пытаясь уничтожить воспоминания о доме и близких, а это было равноценно уничтожению «меня». Чувство беспросветной тоски так походило на боль узника, приговоренного страдать вечно, что заслонило собой память о надежде на спасение.
— Я и впрямь умерла?
Вопрос прозвучал риторически . А в ответ – все то же совершенное безмолвие. И вслед за ним снова страх и отчаяние… Так длилось долго… Я мучительно привыкала к новому.
Сколько времени это заняло? Откуда я знаю? Ощущение продолжительности тоже обитало лишь внутри меня памятью солнца и ночи, снега и ледяного напитка из апельсина в июльскую жару. Во мне помещалась вся личная библиотека с памятью приобретений и утрат, опытом ошибок и верных поступков. Все, что я слышала когда-то или читала, все, что выбирала, что осознавала и что чувствовала, начинало заполнять собой молочный туман моего небытия. Яркой голограммой воссоздавалась реальность – знакомая, привычная, узнаваемая. Я «видела», как обрывки, не связанные между собой, вдруг сливались в единую картину , линии искривлялись, соединяя разрозненное и открывая причинно-следственные связи моего поведения и часто неосознанных выборов . Страх и заброшенность стали отступать. Наблюдать «себя» со стороны казалось занятием интересным или, точнее, любопытным до чрезвычайности.
А потом вслед за глобальными отображениями чувств и ощущений стали проявляться лица. Их становилась все больше и больше. Не всех мне удавалось узнавать сразу. Я подолгу задерживала «взгляд» на некоторых из них, пытаясь вспомнить обстоятельства, при которых произошла встреча, свое отношение к ним и те слова, через которые мы пытались что-то донести друг до друга. Здесь моему изумлению, а следом и беспокойству не было конца. Сколько не нужных слов! Сколько ударов друг об друга! Сколько непонимания и эгоизма! Чудовищно! Наблюдая за картиной в целом я приходила в ужас от себя самой, там на Земле… Это длилось бесконечно долго и я никак не могла остановить столь жестокий процесс. Если бы я могла кричать и плакать! Если бы сумела кого-нибудь позвать на помощь! Я билась о себя саму в неистовом желании избавиться от чувства приговоренного к страданиям в вечности. Как вдруг в дальнем углу моей личной вселенной что-то сверкнуло. Внимательно приглядевшись , я «вытащила» из кучи еще не рассмотренных артефактов из земного бытия кольцо, на котором была надпись: «И это пройдет». Ах, да — перстень царя Соломона…
Мне захотелось закрыть глаза, чтобы прийти в себя и успокоиться, но у меня уже не было глаз и поэтому стало необходимо обучаться создавать гармонию и равновесие иначе. Как? Я стала не торопясь всматриваться в каждое лицо, медленно вспоминая все, что было с ним связано в моей жизни. Внимательно и пристально «вынимать изнутри себя» взгляды, интонации, слова, жесты, мотивы. Труд казался титаническим. Но мне некуда было торопиться… У меня была Вечность. Я сама была вечностью. Процесс осознания заменил собой время. С этого момента оно исчезло, как данность, запомнившаяся изнутри «меня». Но гармония не приходила. И равновесие тонуло в кубизме моей разноцветной какофонической реальности.
В какой-то момент я увидела, что люди, которые задерживались в моей жизни, были чем-то похожи друг на друга. Только чем? Неприкаянностью, болью, отверженностью… Мужчины и женщины, дети и старики казалось, чего-то ждали от меня, чего-то такого, что я могла им дать, но почему-то не давала всем, а лишь некоторым, да и то недостаточно. Чего я боялась? Раздать себя без остатка, а потом исчезнуть в общем людском океане? Превратиться вместе с ними в такую же неприкаянную? Одно воспоминание заменялось другим, попадались особо тяжелые случаи, где мне было необходимо забыть про инстинкт выживания, идти на помощь, забыв о себе, но вместо этого я начинала усердно пеленать себя в жалость к себе самой… А потом терзалась угрызениями совести за то, что в протянутую руку укладывала камень вместо куска хлеба… Зачем «я» такая… была? В этот момент я заметила, как множество лиц вокруг раздались в стороны и передо «мной» возникли два образа – он и она.
— Зачем ты всюду ищешь сложные случаи? – Спросил он, и я вспомнила, что такое участие.
— В тебе так много любви, которой можешь поделиться. – Ее доверие было по-детски абсолютным.
Они не знали друг друга. У них была единственная точка соприкосновения на Земле – это «я». И мне предстояло выбирать. И я выбирала неправильно, отдавая дозировано, со страхом, что любовь закончится и мне ничего не останется для себя… Да-да, теперь я отчетливо понимала, что нарушала основополагающий закон мироздания и именно в этот момент до конца прочувствовала истину: «Боящийся, не совершенен в любви». Но новое и принятое уже ничего не могло изменить в той моей жизни… на Земле.
Что же касается сложных случаев? А если вообще все было иначе? Если «сложные случаи» сами меня выбирали, потому что у меня было, что отдать, а вместо этого … камень в ладонь… Так хотелось плакать… Но не было ни глаз, ни слез… И со временем я привыкла и к этому.
А потом «пришло» Лицо, которое я ощутила самым главным в своей вечной жизни. Оно было печальным и разочарованным. Во мне. И я «подумала», что ведь это мои собственные мысли о себе самой. Но вдруг Оно «заговорило» о том, что прощает. Оно «говорило»: «Успокойся, в вас, людях, столько не вас. Вы стараетесь выстоять в убеждениях, а от вас ждут любви и милосердия». Как это возможно? Мне так не хотелось отпускать Его, так хотелось проговорить то, что когда-то можно было прожить. Но время остановилось, и я ничего не могла вернуть назад. Именно в этот момент я поняла, что долго спала на Земле… Теперь я проснулась. В вечность.