Посеем семена добра…

Это блог о том, как остаться человеком в наше непростое время…

Новый год с тараканами в голове

Написано в рубрике: На вольную тему — admin 6:48 пп в Воскресенье, 28 декабря, 2014

10384

«Отругала своих тараканов.  Усадила   в голове по полочкам.
Запретила двигаться с места. Испугались. Притихли. Больше не беспокоят.Полушепотом обсуждают, какая я плохая.»
С просторов интернета.

   

     Сумки оттягивали руки.  Плечи нестерпимо болели. Сейчас Таня будет меня ругать, как обычно, за то, что принесла так много. Но мне нравилось таскать  еду, потому что три старушки, которые лежали с ней в одной палате, очень откровенно радовались  ежедневным  прибавкам к диетическому пятому столу.  Как потом говорила Таня –  оптом пировали и  оптом же выздоравливали.
 
    Длинный коридор старого здания городской больницы  просматривался насквозь. Каждый раз я встречала  гуляющего по нему туда и обратно  пожилого седовласого красавца в темно-синем халате с атласной отделкой на воротнике и манжетах. Казалось, что  барин из 19 века, случайно перепутав временной коридор, заблудился и зашел не в ту дверь.  Гулял  он неспешно,  и выглядел  то светло задумчивым, то   внутренне сосредоточенным.  Мне свойственна опрометчивость.   Сегодня, поравнявшись с ним, я, набрала  воздуха в легкие и выпалила:
 
     — Мое почтение. Скоро Новый год, с наступающим вас.

Он остановился,  пристально посмотрел мне в глаза и покровительственно улыбнувшись, протянул руку к моей сумке:

     — Вы позволите?

Я  тут же сделала шаг назад. Только этого не хватало!  Сумка тяжеленная, а он – в больнице. Какие же тут манеры?

    Будто услышав мои мысли,  он покачал  головой  и  властным движением  человека привыкшего  к повиновению подчиненных забрал у меня  пакет с фруктами  и медленно пошел в сторону Таниной палаты.  Получается, что  точно  знал к кому я приходила. Странно.  Поставив сумку возле двери, он жестом пригласил меня «погулять».
 
     — Ваша  сестра  сейчас на процедурах. Поэтому мы можем с вами побеседовать .

      Хочет  разговаривать ? Ну, что ж – поговорим. Только пусть первым начинает. Я понятия не имела, о чем его спрашивать. Не о болезни же в конце-то концов. Отделение сосудистой хирургии занималось сложными операциями, в том числе и на открытом сердце…

      — Разрешите представиться, — он  резко нарушил молчание, — Андрей Михайлович.

      — Очень приятно, Полина Андреевна.

      —  Я наблюдаю за вами, Полина Андреевна, вот уже  месяц.  Татьяну Андреевну завтра  готовят на выписку . И мы с вами больше не увидимся.
Он  замолчал, словно подбирал слова, но у него  это никак не получалось. Потом сказал довольно  скупо:

        — Странно, как будто и вы от меня теперь уезжаете далеко-далеко.

        — Простите, Андрей Михайлович,  я не очень понимаю, о чем вы.
 
        — Видите ли, дело в том, что у меня никого нет. Дети живут за
 границей, жена умерла десять лет назад. Я тоже умираю. Медленно, но верно. У меня рак в третьей стадии. На фоне лечения  оторвался тромб, но врачи успели его поймать, удалили.  Теперь ничего не мешает моей опухоли окончательно со мной расправиться.

Сердце сжалось.  За словами  я услышала  — он  хотел жить.  Где-то читала, что заболевшие онкологией души сами выбирают уход из мира. Там так и было написано: «Когда душа отказывается жить, человек заболевает и уходит». Будто сам себя приговаривает. Меня тогда очень поразили эти строки.  Я видела, как хватаются за жизнь заболевшие  раком люди, причем же здесь отказ от  жизни?  Они и это в статье объяснили: « процессы отказа от жизни – подсознательные. На уровне сознания возникает протест. Нарастает  внутренний конфликт…».  Мне как-то не очень нравились подобные объяснения, но ученым виднее. Кто я такая, чтобы противоречить науке?
 
      — А вы знаете, Андрей Михайлович, я буду к вам приходить, даже если Таню заберу домой. Я смогу, Вы даже не беспокойтесь.

Он  опять  внимательно  посмотрел  мне в глаза, будто стараясь пробраться как можно глубже.  Властность  и привычка повелевать уступили место смущению и  по-детски наивной радости:

     — Не ожидал…однако…  Но предложение приму. Моя палата в конце коридора,  номер три. А вот вам моя визитка, здесь мобильный. Вас не затруднит позвонить мне накануне?

     — Конечно, обязательно. И, главное, пожалуйста, не стесняйтесь, давайте мне  поручения. Все исполню.

     — Нам стоит поговорить об оплате?

Он осекся, встретившись со мной взглядом.

     — Значит, не стоит, Ну, что же? Как будет угодно.

По коридору шла Таня.
 
     — Прощайте, Полина Андреевна.

     — До завтра, Андрей Михайлович.

*************

   — Да ты с ума сошла, —  на Таню нашел очередной «приступ воспитания».

   — Не убудет от меня, — защищаться от ее нападок  стало привычным, как
утренний чай.

   — Мать Тереза. Мало того, что кормила всю палату, так теперь будешь ухаживать за посторонним человеком?
 
   — Тань, послушай, у него же никого нет. Ему страшно одному. Как же ты не понимаешь?
 
   — Да все я понимаю.  Но почему опять ты? Есть социальные работники,  сиделки, в конце-то концов.  Тебе-то это зачем?

   — Не я его выбрала. Он меня позвал. Разве не чувствуешь разницы?

   — Нет. Не чувствую. У тебя на лбу написано:    «Ждете помощи – иду к вам».

   — Не утрируй. И давай оставим тему. Я буду успевать, вот увидишь. И ничего со мной не случится.

   Таня устало села на диван. Я опять заставила ее переживать.  Она  же  не о себе, обо мне думает,  добрая душа. А мне хоть кол на голове теши.

   После обеда я позвонила Андрею Михайловичу.

   — Жду вас, купите, пожалуйста, лимонов.
 
   —  Андрей Михайлович, я тут книжку обнаружила. Написал ее Ян Гоулер. Она называется «Вы  можете победить рак». Захватить или не нужно?

Он надолго замолчал. Потом я услышала отрывистое:

   — Везите.

   Таня смотрела на меня  как на явление природы, с которым нужно смириться, потому что  влиять на процесс  уже поздно. Ну и пусть.  Она потом поймет, что нельзя иначе. А сейчас, укутав ее худенькие плечи  пуховым платком  и поцеловав  кудрявую  макушку,  я  сообщила:

   — Буду через два часа.

   — Ага, — обреченно вздохнула сестра, — через двадцать два.

    Андрей Михайлович  гулял по коридору.  Ждал.  Его лицо  выглядело  все  так же невозмутимо. Но, увидев меня, он приободрился, довольно быстро пошел навстречу,  вновь забрал из моих рук сумку  с лимонами  и жестом пригласил присесть на кожаный диван в небольшом  холле для посетителей.  Около получаса говорили о погоде, политике и его  соседях по палате, а потом  он вдруг сказал, что его  завтра выписывают  под амбулаторное наблюдение.
 
    — Да и правда, что в больнице делать в новогодние праздники?
 
    Тогда я подумала  о том,  что мне надо бы как-то решить вопрос с уборкой его  жилья. Забирали-то по скорой … Будто читая мои мысли седовласый джентльмен  резко возразил:

   — И не думайте налаживать мой быт. У меня есть человек, который убирает дом, приносит  продукты  и готовит еду.
 
Так значит он не один?  И ему есть, кому приносить  лимоны? Тогда… Но спрашивать для чего ему  понадобилась  именно я — не стала. Значит дело не в прислуге и не в социальном работнике. Будем разбираться.
 
   — Полина Андреевна, вы не откажетесь встретить со мной Новый год?

   — Андрей Михайлович,  вы меня ставите в затруднительное положение. Обычно, я отмечаю этот праздник в семье сестры. Как я им объясню, почему меняется пожизненная традиция?

   — Странное слово, пожизненная… Будто вы себя к чему-то приговорили, — он улыбнулся как-то приветливо, по-домашнему.

Я смутилась. А действительно, почему бы не нарушить традицию? Что в этом такого?  Сразу  перед глазами появилось лицо сестры и ее  обвиняющий  взгляд,  как  ответная реакция на мой протестный демарш.
 
  — Я постараюсь. Нужно посоветоваться с семьей. Утку им обещала и пирог с изюмом.

  — Я буду вас ждать.
 
Он тяжело поднялся с дивана, показывая, что  мой визит окончен. А я уловила гримасу боли на его лице. У него рак чего? А, впрочем, это же системное заболевание, какая теперь разница? И в эту секунду определившись окончательно  твердо и смело пообещала:

   — Я приду. Обязательно приду. Все им приготовлю и приду к вам встречать Новый год.

********************

   — Ты ненормальная, — Таню душило возмущение, — нет, ты точно ненормальная.

   — Перестань говорить глупости. Сама потом будешь жалеть.

   — Рита мальчика своего приведет знакомиться с семьей, а семья у нас разваливается на глазах.

   —  Тата, ничего не разваливается. Я собираюсь пойти к человеку, у которого, возможно, больше не будет ни одного праздника. Он же может умереть в любое время. Ты же  врач и знаешь, как это бывает.  Ты добрая и умная, что с тобой творится?

Таня, молча и нервно, терла стол губкой.  В духовке, наполняя ароматом всю квартиру, допекался пирог. Утка уже ждала в жаровне своей очереди.

   — Одень мое белое платье, все-таки загородный дом, холодно может быть.
 
Я обняла сестру. Какая же она хорошая!  Так меня любит, что, порой, готова удавить за строптивость.

   — Спасибо, договорились, еду в твоем пуховом платье.
 
   — И поешь, а то вдруг у него пустой холодильник?  Тебя скоро ветром сдувать будет, тощая, как …

Я не дала ей договорить, и мы со смехом повалились на кухонный диван.

   — Поленька,  — не унималась сестра, — тебе тридцать восемь лет, а выглядишь, как ребенок, колечко  шестнадцатого размера, одежду можно в детских отделах покупать.  Ты о чем думаешь?  Тоже заболеть хочешь? Сначала мама с тобой мучилась, с ложки до школы кормила, а теперь мне по наследству досталось?  Научишься ты себя беречь, в конце концов?

   — Тата, у меня просто конституция такая  —  пацанская. Не обращай внимания и перестань волноваться. Я здорова, как слон.

И Татьяна расхохоталась   задорно, заливисто, как девчонка. Перед ней  сидел «слон» 38 размера  и раздувался от мании  величия.
 
   — Ладно, — в очередной раз сестра сдалась, — тараканы в твоей голове неистребимы, как мандарины в Новый год.

   — Как раз мандарины очень даже истребимы. Пойду приводить себя в порядок.

**************************

   Он стоял у ворот, укутанный в шубу и бобровую шапку-боярку, величественный, седовласый и одинокий.  Отчего-то подступил комок к горлу. Только бы не заплакать!

   — Вечер добрый, Полина Андреевна.

Он галантно поцеловал мне руку и жестом пригласил  пройти  по  аллее, в конце которой виднелся дом. Окна всех комнат приветливо светились,  зазывая поскорее  уйти  с мороза  в тепло  и уют .
 
   Это был один из самых тихих праздников в моей жизни. Мы сидели за великолепно сервированным столом напротив друг друга. Нас разделял  десяток метров  парадной столешницы, очень милая пожилая женщина подавала одно блюдо за другим. И я вздохнула свободно только тогда, когда  дань традициям, утвержденным  в этом феодальном  родовом гнезде,  была отдана,  и мы очутились в его кабинете в широких и мягких креслах рядом, настолько близко, что я могла видеть сквозь дымчатые стекла  очков  его умные и внимательные серые глаза.  В них  очень глубоко пряталась боль.

   — Чем вы занимаетесь,  Андрей Михайлович?

   — Я заново проживаю  всю свою жизнь.  Вы знаете, это очень увлекательное занятие. Год за годом я наблюдаю себя со стороны, анализирую  решения, которые принимал, удивляюсь некоторым поступкам. Вспоминаю всех людей, с коими  мне было суждено встретиться. Я трачу неделю на то, чтобы  внутренне прожить год.  В этой моей второй жизни мне сейчас 19 лет. Занятный молодой человек, скажу я вам. Глупости делает одну за другой, но  меня  сегодняшнего это не раздражает. Скорее наоборот. Он помогает мне понять очень многие вещи, которые спрятала   память.

   — Это интересно и необычно.

   — Вы находите?  Так вот я понял, что в пословице «Если бы молодость знала, если бы старость могла» нет особого смысла.
 
   — Почему?

   — Да потому, что  уровень понимания и , как следствие, совершаемые поступки не могут жить отдельно друг от друга. Спустя годы нам кажется, что мы могли бы поступить по-другому или сделать иные выборы. Ан, нет, не могли бы. Потому что уровень нашего «взросления»  этого не позволял. Согласитесь, с возрастом меняется представление о том, что хорошо, а что нет, что талантливо, а что откровенно бездарно. Но чтобы это понять, нужны годы личного опыта. Именно поэтому человек в девятнадцать может совершить то, что никогда бы не сделал в сорок лет.  Помните? Ах, да, конечно не помните, вы же девочка совсем…

   — Мне скоро сорок лет, не такая уж я девочка.

Сама удивилась, как неожиданно прозвучал для меня собственный голос. Мне так хотелось сблизить нас хотя бы во времени, чтобы он перестал ощущать одиночество умирающего гуру.
 
   — Вот удивили, так удивили…

Он и впрямь выглядел озадаченным.   А  потом как-то вдруг сразу, поставив  замечательную музыку  Таривердиева «Я шел печаль свою, сопровождая», пригласил меня на танец.

   В эту новогоднюю ночь мы проговорили до  пяти  часов утра. Он устал. Я это видела, но никак не могла найти нужные слова, чтобы сообщить об окончании моего визита.

   — Я так не хочу  отпускать вас, Поленька, — сказал он, наконец, — останьтесь. Вам приготовили комнату. Не откажите…

 Я молча посмотрела на него, понимая, что мне теперь отсюда не выбраться в ближайшее время.  И он понял, что я все приняла.

*******************

   Прошло три года. Он лечился.  Я была рядом.  Вместе, рука об руку,  капля  за каплей  мы прогоняли болезнь.  И смерть отступила.  Наша маленькая дочка в этом году будет первый раз отмечать Новый год в кругу семьи.  Сегодня к нам в гости приедет Таня с мужем, дочкой, зятем и крохотной внучкой – Леночкой.
 
   А мне еще нужно успеть, до их приезда, отвезти сумки с едой в наш питомник для бездомных животных. Если я опоздаю к проводам Старого года, Таня опять заведет песню о моих тараканах в голове…

   

Нет комментариев

Пока комментарии отсутствуют.

RSS-фид для комментариев к этой записи.

Извините, сейчас форма введения комментария недоступна.