Посеем семена добра…

   Едва слышно шелестит будильник нежной и незатейливой мелодией. Голова  медленно выплывает из сна, а тело продолжает кутаться в пушистое одеяло. Который день хочу   сдать в чистку этот предмет европейской роскоши, сегодня бы не забыть. Звук будильника становится громче и настойчивей. Просыпайтесь руки, иначе  его утренние компьютерные  песенки  услышит Тошка, и я не успею еще чуть-чуть полежать просто так.  Теплый нос ткнулся в мою коленку, которая одиноко торчит из  под одеяла. Услышал. Рука потянулась к кнопке. Побудка кончилась. Вставать не было никаких сил. Сквозь не затворенные шторы в окно глядела ночь. Шесть часов  утра. Потянулась, кости затрещали, по онемевшим кончикам пальцев заструилась жизнь. Села в кровати и ногой уткнулась в мягкую  и лохматую спину.   Тошка с поводком в зубах. Незадолго до своей скоропостижной смерти  отец принес в дом к маме  маленький пушистый комок шерсти.  Веселый и игривый песик породы фокстерьер. И отец рассчитывал уже к весне начать ходить с ним по лесу с фотоаппаратом.  Собачка охотничья и смогла бы  выносить длительные прогулки. А через год отца не стало.  У Мамы больные ноги и, как она ни старалась, так и не смогла гулять с Тошкой. Вот так  он  и достался мне по наследству.
     В  квартире распространяется ароматный запах свежеиспеченного хлеба. Умная машина-хлебопечка сделала свое дело к завтраку.  Быстро натягиваю  спортивный костюм, и мы тихо двигаемся  в сторону прихожей.  С подушки, которая  не эстетично громоздится на крыше холодильника, поднимается  огромная голова со сверкающими в темноте глазами. Я фыркаю: «Тоже мне, собака Баскервилей».  Морковкин лениво  тянется  и нехотя  прыгает на пол с громким «Плюх». А зря старается. Миску с  Тошкиным кормом я убрала в стенной шкаф еще с вечера. Охотиться не на что. Вообще эта парочка напоминает  мне  Арабо-Израильский конфликт. Ленивый,  флегматичный, эгоистичный и претендующий на всеобщее внимание  кот  породы Шартрез, вредный до патологии, с одной стороны, и простодушный до наивности,  адекватный  и вполне благородный по повадкам  пес, всегда  живут  «на передовой». Кот подло умыкает  корм собаки, а собака прячет  кошачьи игрушки в обувь его хозяина, то есть моего мужа и отца всего семейства. Война идет  ежедневная. Но  что поделать? Кот приехал в дом вместе с мужем и достался мне, так сказать, в  приданое. 
    Застегивая на ходу куртку, вызываю  лифт и пока жду, одеваю  шлейку на собаку. Утренний холодок быстро ползет  за ворот тонкой спортивной одежды. Ну, Тошка, держись. Наша утренняя пробежка начинается. Пока мы нарезаем  круги по скверу, дождь со снегом успевает  промочить нас  не на шутку. Последний круг дается с трудом. Я стремительно теряю форму.   Хорошо, что наши полчаса закончились. Пора домой. Тихо открыв дверь в квартиру, сразу же  мою лапы собаке; с вечера  на коврике стоит маленький тазик с водой.  И быстро иду в ванную. У меня только пятнадцать минут. Скоро встанет муж и к этому моменту ванная комната должна быть не просто свободной, но  и проветренной. Как я люблю эти утренние струи воды, ласковые и теплые. Просыпаюсь окончательно.  Заурчал фен, только бы волосы не пересушить, опять выпадают, линяю вместе с домашними питомцами, не забыть бы  купить средство против выпадения волос. Включаю принудительное проветривание в ванной, зеркало быстро светлеет, капли воды на кафеле исчезают, как по мановению волшебной палочки. У меня есть  двадцать минут до завтрака.  Быстро ставлю чайник, достаю свежий хлеб, нарезаю кусками и отправляю в тостер, чтобы из мягких булок ушла лишняя влага. Ставлю на огонь ковшик с водой для яиц и быстро прохожу к себе в комнату, чтобы сказать «Доброе утро» Господу. Молитвослов раскрыт на утренних правилах. Смотрю в теплые и полные любви глаза на иконе Спаса Нерукотворного… «Господи, милостив буди мне, грешной…» Дверь резко распахивается. На меня смотрит раздраженно-заспанное лицо мужа. 
   — Я же просил готовить мне  по утрам  геркулес, ты же знаешь, у меня язва.
   — Конечно, дорогой, я поставила чайник, потом залью крупу кипятком…
   — Вари мне обычный, а не дробленый геркулес,  в котором уже и пользы никакой нет. Да еще напихают туда всяких вкусовых добавок… Спроси у моей мамы, у нее очень вкусно все получается.
Дверь закрывается. «Доброе утро, Господи». За стенкой слышен громкий ор. Проснулись мальчишки. Раньше обычного на полчаса. «Прости, Господи». На меня смотрят глаза, полные любви… Бегу в детскую. Вовсю идет война подушками. Разнимаю, включаю магнитофон с  записью утренней зарядки. Свистит чайник. Тостер  «выбросил» подсушенный хлеб, завариваю геркулес и ставлю на огонь.
   — Не забудь, — доносится из ванной комнаты под звук электробритвы, — мне молоко без лактозы.
Достаю из холодильника его молоко и готовлю утренний цикорий. Муж проходит к столу уже в лучшем расположении духа, садится к завтраку, подаю. Забыла про газеты. Лечу на первый этаж, достаю газеты, возвращаюсь, отдаю, бегу в детскую и веду обоих в  душ. Пока дети в душе, чищу обувь мужу и смотрю, правильно ли со вчерашнего вечера подобрала галстук. Катастрофа. В самом уголке на галстуке жирное пятно. Достаю новый.  Собираю диван, прячу белье, открываю балкон. В испуге закрываю. Он не любит переодеваться в прохладной комнате. Бегу в ванную. Вытираю детей и  одеваю к походу в садик.  Муж заканчивает завтрак и как всегда роняет на ходу:
   — Мы выходим через пять минут. Кто не успел, тот опоздал.
Одеваю детей,  даю корм животным и точно знаю, что через  пару часов вернусь в зону боевых действий. Строго грожу обоим, Тошка весело и доброжелательно виляет хвостом. Морковкин презрительно отворачивается. У него есть свой хозяин и нечего тут что-то изображать.
  — До вечера, друг Морковкин, — слышу ласковый голос за спиной, кот доволен, настоящий хозяин про него не забыл.
 Мы сидим и ждем пока немного прогреется машина. Папа  объясняет детям, как нужно вести себя в детском саду, я быстро просматриваю список дел на сегодня. Съездить к маме и  купить для нее продукты, потом вместе пойти  в поликлинику, потом к ней  домой.  Далее  еду получать бандероль для мужа, потом покупаю ткань для  карнавальных костюмов, у ребят скоро елка, потом еду за продуктами, захожу в химчистку… опять забыла вытащить одеяло….
   — У меня есть время подняться домой? – робко смотрю на мужа.
   — И не мечтай, опять что-нибудь забыла?- с котом он говорил теплее.
Машина трогается с места. Читаю список дальше, последним пунктом – почистить домашнее серебро. Этот пункт переходит изо дня в день вот уже неделю.
   Проезжаем мимо нашего приходского Храма. Крестимся на купола: «Прости меня, Господи» и опять вижу Его глаза.
    Муж высаживает нас у метро, так быстрее, пробки. У него явно начинает портиться настроение.
   — Слушай сотовый, а то не понятно, для чего я его оплачиваю, — слышу  вдогонку.   Киваю. И мы с ребятами ныряем в метро.
   В детском саду воспитательница встречает нас лекцией о том, что современным детям нужен не воспитатель, а врач, потому что  их невротическим придумкам и непослушанию нет конца.  Раздеваю мальчишек и строго-настрого велю вести себя подобающим образом.  Вихры на их головах такие же непослушные, как и их хозяева.  Вспоминаю слова своего педагога: «Послушный ребенок не может быть здоровым». Слабое утешение, если я больше не встречала ни одного человека, который бы думал так же. С чувством вины прощаюсь с  ребятами и детским садом.   По дороге к метро набираю мамин номер телефона.
   — Ало? – голос в трубке все еще властный, несмотря на годы.
   — Мамуля, это я. Может быть, ты мне скажешь, что нужно купить, и я захвачу по дороге?
   — Вот-вот. Захвачу. – Привычная критическая  нотка. – Ну что ты можешь путного без меня захватить? Опять принесешь мне пятидневные яйца и вчерашний хлеб? Яйца должны быть свежие, а хлеб — утренний, а мясо  должно пахнуть мясом, а не хлоркой или  тетрациклином.
   — Хорошо-хорошо. Я уже вхожу в метро. Скоро буду.
Веду маму в поликлинику к флебологу, на обратном пути заходим в магазин, но продукты маму не устраивают. Беру машину и мы едем на рынок. По пути выслушиваю практичные советы о том, как правильно вести хозяйство и пробую решить вопрос с хлебом. Мы хотим подарить ей к новому году хлебопечку. Не тут-то было. Оказывается, все наши новомодные штучки готовят вкусную, но совершенно не полезную еду. Мы бы еще ей печку СВЧ подарили! Сожалею о затеянном разговоре и думаю о том, что же в итоге выбрать к празднику, чтобы ее порадовать. Кстати, наш фильтр на раковине тоже плохо работает и она им не хочет пользоваться. Звоню мастеру и прошу его прийти поменять фильтры. Он говорит, что для одного человека три месяца – это не срок. Но я все равно прошу его прийти, он нехотя соглашается. Удивляюсь про себя. Ведь не бесплатно же. И опять меня обдает этим болезненным чувством вины. Мама без меня. Совсем одна.  Проводив ее  домой, бегу на центральный  почтамт.  По пути холодею. Забыла паспорт. Возвращаюсь домой за паспортом, по  дороге забежав в магазины.  Еле-еле дотаскиваю сумки до квартиры. «Сладкая парочка» ждет меня у порога и сует носы в пакеты. Робко прохожу в квартиру. Странно. Пух не летает и никого не нужно обрабатывать зеленкой. Объявлено временное перемирие. Даю по кусочку мяса за хорошее поведение, раскладываю содержимое пакетов по полкам холодильника. Мою руки и иду к себе в комнату. У меня есть двадцать минут. Молитвослов все еще лежит открытым на страничке «Утренние правила». Беру его в руки. Резко звонит телефон. Тошка заливистым лаем сообщает, что пришли гости. Он так и не научился отличать дверной звонок от телефонного. «Прости меня, я сейчас», а в ответ эти чудесные глаза…
Соседка снизу спрашивает меня, как там на улице? Наверное, очень скользко? У нее опять так сильно разыгралась подагра, что она никак не может вставить ноги в зимние сапоги. Вот если бы было лето, тогда совсем другое дело, тогда можно и в тапочках на улицу выйти, а зимой…  Каким-то шестым чувством слышу, что нужна помощь, что она совершенно одинока, почти беспомощна. Спускаюсь этажом ниже. На меня смотрят выцветшие голубые глаза, ласково и просительно. И, конечно, я схожу в Пятерочку, и, конечно, принесу ей хлеба, молока и сыра.  Поднимаюсь домой, стрелка на часах катастрофически двигается к обеду. Беру Тошку на прогулку и иду в Пятерочку.  Когда захожу отдать продукты, она показывает мне старую фронтовую карточку. На меня смотрит улыбающаяся худенькая девочка в гимнастерке. Из-под берета выбиваются золотистые кудряшки.
   — Мне тут шестнадцать, — говорит соседка, глядя на себя-девочку.
Я понимаю, что нужно задержаться, нужно поговорить или послушать, но я не могу. И опять волна вины  накрывает с головой. Обещаю зайти завтра и принести мазь на  больные «косточки». Будь она не ладна эта подагра. Она смотрит благодарно и ласково, а у меня сердце рвется от того, как они у нас тут живут, сироты заброшенные.
Бегу домой. Мою лапы песику,  хватаю паспорт и еду на главпочтамт. Звонит сотовый.
— Ты уже получила бандероль?
— Нет, но я уже подхожу к почте, я тебе перезвоню.
 — Чем ты только занимаешься целыми днями? – голос в трубке не доволен. Отбой.
Очередь. Стою. Получаю. Отзваниваюсь. Получаю в ответ: «То-то же».
Бегу в химчистку и вспоминаю, что забыла купить селедку. Завтра суббота и, как обычно, приезжает свекровь, а она очень любит селедку «под шубой». Беру кашемировое пальто мужа и со страхом несу его в одной руке, потому что в другой – пакет с селедкой. «Господи, помоги мне дойти и не упасть». Благополучно добираюсь до дома. У меня два часа до того, как надо забирать детей из садика. Включаю пылесос, ставлю рыбу в духовку, запускаю  стиральную машину. Ах, да, еще не поливала цветы. Тащу горшки в ванную и совмещаю полив и мытье листьев. Вспоминаю, что еще не завтракала. Так вот почему нет сил. Наливаю чашку чая и делаю бутерброд. Звонит телефон.
  -Это я, ты не забыла приготовить мне рыбу?
 — Она уже в духовке.
 — А не рано ты ее поставила. Тебе же говорила моя мама, что рыбу нельзя подогревать.
Бросаюсь к духовке и включаю таймер. Заканчиваю уборку, ставлю цветы по местам, пуховкой прохожусь по ненужным предметам в кабинете  мужа. Ну что же делать? Он любит все свои сувениры, которые привозит отовсюду. Вешаю белье. Мою посуду после завтрака и придирчиво смотрю на кухню. Ах, да, брызгаю поглотителем запаха. Морковкин раздраженно мявкает. Такой рыбный запах испортила. Бегу за детьми. Выслушиваю воспитательницу, которая говорит: «Ну, ни в какие ворота….». По пути домой отбиваюсь от покупки мороженого. Кто ест его зимой на улице?
Отец семейства уже дома. Раздеваю детей, накрываю ужин. Все сидим за столом. Папа в очень хорошем расположении духа. У нас вечер  всероссийского праздника — пятницы!  Убираю со  стола, мою посуду и вытаскиваю швейную машину. Костюмы для ребят нужно сшить к понедельнику.  В половине девятого Тошка  тащит  мне  поводок. Мы идем гулять все вместе. Так сказать, перед сном. Приходим домой, укладываю ребят, читаю им  про лисенка по имени Вук. Муж ждет меня в гостиной. Настает наше с ним время. Он мне рассказывает о том, что у него было на работе, что он планирует делать на праздники. Его тянет пофилософствовать. Нам тепло вдвоем.
— Ты не забыла, что утром приедет мама?
— Нет.
Я иду делать селедку под шубой. Время 12 часов. Наливаю  тазик воды и ставлю перед дверью. Для «завтрашних лап». Потом добавляю в список: почистить серебро и сдать одеяло в химчистку…
Вхожу в свою комнату. Следующий день уже наступил. Лежит молитвослов, открытый на страничке «Утренние правила», на меня с любовью смотрят бездонно-глубокие глаза… «Господи, милостив буди мне, грешной».